Изучение смерти наукой. Душа после смерти - научные факты, доказательства и реальные истории

Жизнь и опыт близости смерти Большинство людей обычно идентифицируют себя как тело, находящееся в определенном месте, делающее то или это. В глубоком сне и на пороге смерти, когда ваше обычное «я» играет менее заметную роль, становится более явным весь ваш ум, то есть ваш

Глава 13 Наука, религия и ваш опыт Бога В первых двух частях этой книги мы исследовали качества процессуального ума и то, как оставаться наполовину внутри и наполовину снаружи, чувствуя и применяя эту новую (или древнюю) форму сознания к нашим настроениям, симптомам,

Собрание 9. О добродетели (Вернулись в Подмосковье) Подмосковная природа. Чудно, чудно! Ах, господи, какая красота! Сегодня я видел сосны из бронзы, – длинные стройные сосны, залитые солнечным светом на фоне ослепительно синего неба и ослепительно белых облаков. Невыразимо

Глава одиннадцатая Метафизический опыт

Смерть всегда являлась одной из основных тем религиозных практик, философии, медицины и искусства. Все они обращаются к специфическим особенностям процесса умирания и тому загадочному, мистическому состоянию, которым характеризуется приход смерти, для придания значимости вечным темам: понятию судьбы, существованию Бога, поискам своего места в жизни и так далее. Даже такой раздел медицинского знания, как танатология, посвящен скорее философским или политическим дискуссиям по поводу границы так называемой клинической смерти и определению рубежа, за которым заканчивается жизнь и начинается смерть, чем собственно медицинским вопросам. Психологию смерть интересует с точки зрения влияния на жизненный стандарт отдельного индивида, хотя Фрейд, стоящий в этом случае особняком и являющийся здесь скорее философом или социальным мыслителем, говорит о влечении к смерти как особом стремлении восстановить первоначальное неорганическое состояние организма. Однако нужна ли смерть социальной науке как отдельной гуманитарной отрасли?

В западной социологии (как это видно, например, из интервью с антропологом Сергеем Каном) применяется термин death studies - «наука о смерти». Это некая совокупность гуманитарного знания, касающегося тематики смерти и умирания. С этой позицией перекликается название статьи в журнале Naked Science - «Смерть как наука», собственно, как и позиция , высказываемая ее авторами. Создатель первого в России журнала по death studies «Археология русской смерти» Сергей Мохов предлагает выделять отдельную дисциплину - некросоциологию, которая изучала бы смерть как то, что влияет на фактическую жизнь общества. То есть изучала бы те аспекты, которые не поддаются нашему непосредственному наблюдению при нашей жизни, но являются результатом наблюдения за тем, как это происходит с другими. Российский исследователь Дмитрий Рогозин говорит о социологии смерти как об отрасли, изучающей человеческие реакции на смерть: «как и что люди думают о смерти».

Здесь надо сказать, что тема смерти как нечто отличное от других проблем, интересующих социальные науки, впервые появляется в работе исторического антрополога Филиппа Арьеса «Человек перед лицом смерти», изданной в 1977 году. В ней исследователь представляет историю ментальностей народов, групп и отдельных людей с точки зрения их представлений о смерти и умирании, а также обрядовых практик. Несмотря на то что данное исследование грешит претенциозным подходом (рассматриваются только теории, удобные автору) и избирательным цитированием, работа Арьеса породила «волну откликов не только в виде критики его построений, но и в виде новых исследований, посвященных теме восприятия смерти и загробного мира». По словам отечественного культуролога Арона Гуревича, работы Арьеса вызвали «мощный взрыв интереса к проблеме „смерть в истории“, который выразился в потоке монографий и статей, в конференциях и коллоквиумах». С этого момента западные представители death studies - вместе с ростом интереса политиков и различных ученых к людям, «близким к смерти» (пожилые, смертельно больные, представители профессий, связанных с риском внезапной смерти) - эксплуатируют идею «смерти в жизни». Это то, что может нам сказать о жизни в социуме и о самом социуме больше самой жизни.

Автор недавно изданной книги (М.: «Новое литературное обозрение», 2015) «Смерть в Берлине. От Веймарской республики до разделенной Германии» (пожалуй, первой переводной монографии в этой области) Моника Блэк задается следующими вопросами: что люди делали, когда соприкасались со смертью? что люди думали (если думали) о загробной жизни? и что вообще для них есть смерть? Исследователь старается через эти три аспекта докопаться до фундаментальных уровней взаимодействия между людьми, где деятельность регулируется мотивами, не имеющими связи со словами и внешними идеями, формулируемыми социумом. Все сделанное таким образом чаще всего не может быть сказано вслух участниками взаимодействия, но может с легкостью быть ими воспроизведено. Описанная таким образом картина жизни Берлина и Германии в целом в поразительно изменчивые для страны годы показывает «особость» немцев в их представлении о самих себе как о культурной нации, носителях пресловутой европейской Zivilisation. Отделяя себя через попытки сохранения «правильных» ритуальных практик от остального мира, немцы заготавливают себе потенциал для будущего восстановления страны после двух мировых войн и переустройства европейского порядка. Так, важной практикой являлось погребение отдельного тела в отдельном гробу: примечательны описанные в книге случаи, когда жители Берлина, уже захваченного советскими войсками, жертвовали едой и основными удобствами ради того, чтобы достать приличный гроб для каждого погибшего. Этот подход контрастировал с практиками погребения, например, в братских могилах, существовавших в советских подразделениях, которые находились в городе. Автор вслед за берлинцами мягко удивляется такому подходу, присоединяя себя к условно «культурным» нациям.

Что может дать такое направление отечественной науке? Безусловно, смерть, если говорить о ней открыто, является общим местом российского историко-антропологического дискурса, независимо от той конкретной темы, что берется в качестве объекта исследования. Гражданская война, репрессии, Великая Отечественная война, институт концентрационных лагерей и ГУЛАГ являются возможными темами для исследований современных некросоциологов. Наряду с этим несомненный и даже более значимый интерес представляют современные российские практики умирания и подготовки к смерти. Социальные нормы, поведение родственников, забота о близких в этом процессе - это то, что может интересовать отечественную науку. Говоря проще, в современном российском дискурсивном поле существует специальный, слабо поддающийся анализу и малоартикулируемый мир смерти, существующий параллельно с миром жизни, со своими правилами и особенностями.

Естественно, все эти вопросы можно рассматривать сугубо с позиции социальной антропологии: есть племя (общество, социум), у него есть определенные обряды перехода, в том числе ритуалы, связанные со смертью; мы их изучим и сможем что-то понять о социальных нормах и институтах этого племени. Это, в свою очередь, даст нам кальку, шаблон для понимания нашего общества. Тем не менее социологический подход к изучению мортальной тематики дает более широкий набор конкретных исследовательских практик.

Здесь есть определенные сложности - в первую очередь затрудненный доступ к полю. Мортальность - табуированная тема в российском социуме: предсмертные практики, уход за умирающими, сознание самой смерти в зеркале повседневной жизни до последних лет не попадали в поле зрения официальной науки. Хосписы, интернаты для престарелых, частные квартиры с парализованными родственниками - это так называемые сложные социальные поля, с доступом к которым могут возникнуть как минимум административные проблемы, не говоря уже об этических рамках исследователя. Общение с работниками кладбищ, которых людская молва (часто небезосновательно) связывает с криминалом, может закончиться для исследователя неудачей. Некросоциология - тяжелая работа по анализу труднодоступной или даже закрытой информации; работа некросоциолога отличается, например, от работы военного журналиста, который снимает серию фотографий о смерти военнослужащих в горячей точке, или от деятельности священника, который читает проповедь о воскресении из мертвых на пасхальной службе. У социолога, как и у священника и корреспондента, есть право на собственный взгляд на объект, но это не догма и не профессиональная инструкция. Доля беспристрастности и стремление к неангажированности накладывает жесткие ограничения на его работу.

Этот момент хорошо иллюстрируют темы двух вышедших номеров упоминавшейся «Археологии русской смерти». Большинство статей посвящены анализу печатных и других источников, изучению символического пространства кладбищ - собственно, проблемам грядущей некросоциологии, и только один материал «снят» с непосредственного разговора о смерти и посвящен похоронно-поминальным причитаниям отдельного района. Надо сказать, что, несмотря на это, разговор исследователя с респондентом, например, о зарплате последнего может оказаться несравнимо более сложной задачей, чем выяснение обстоятельств смерти его родственника. Все, что связано со смертью, в то же время является объектом купли-продажи, от ритуальных услуг до онлайн-игр. В отличие от коммерческого продукта, изучение смерти с социологической точки зрения выводит ее на чистую воду, представляя, скажем, последствия чернобыльской катастрофы для конкретных людей не просто как явление с физиологическими последствиями, но как моральную панику нового типа, страх смерти от доселе неизвестного источника, связанного с новыми механизмами наступления смерти.

В завершение нужно отметить, что личный опыт автора, который будет отражен в готовящихся работах, как и опыт команды исследователей, о котором говорит уже упомянутый социолог Дмитрий Рогозин, показывает, что в современной России люди все больше и чаще сами, первыми, готовы говорить о смерти, переводить ее в артикулируемое поле, обсуждать ее и «делиться» ею. Причина этого - также возможный предмет исследования.

Американские ученые утверждают: за их исследованиями нет никакой мистики, только наука, которая, по их мнению, уже сегодня может сделать гигантский шаг вперед. Теоретически. Ведь подтвердить теорию практикой, то есть провести эксперимент по оживлению мозга на территории США, им строжайшим образом запретили из соображений врачебной этики. Корреспондент НТВ Алла Давыдова попыталась выяснить, что же на самом деле стоит за этой громкой сенсацией.

Умерший неожиданно поднимает руку. Это можно принять за чудо, но у данного явления есть вполне научное название — рефлекс Лазаря. Или, например, после того, как врачи закончили реанимационные действия, проходило больше 20 минут с момента признания пациента мертвым, а он оживал. Всего 38 случаев в мире, но эти истории воскрешения — самые настоящие.

Сэм Парния , реаниматолог, врач госпиталя университета Стоуни Брук: «Полученные на сегодня данные говорят о том, что человеческое сознание не исчезает. Оно остается в течение нескольких часов после смерти, пусть и в состоянии спячки, которое извне мы не можем увидеть. Если мы докажем, что сознание может существовать, когда мозг уже не функционирует, значит, душа — это не что-то магическое, это научно-объяснимая вещь».

Совсем свежая научная сенсация — канадские врачи зафиксировали работу мозга после смерти. После того как у одного из пациентов была констатирована клиническая смерть, для которой характерно отсутствие пульса и реакции зрачков, на его электроэнцефалограмме в течение 10 минут наблюдались дельта-волны. И вот наконец уникальный в своей дерзости эксперимент.

Айра Пастор , исполнительный директор компании Bioquark: «Наша цель — вывести мозг из состояния смерти. Если мозг умер, значит, это смерть, и делать ничего не нужно. Такое определение смерти принято у нас еще в 1968 году. По всему миру. Но сегодня 2017-й, и мы имеем ряд современных технологий».

Биотехнологи из Америки задумывали опыты в Индии, но в последний момент им отказали, и вот долгожданное разрешение — соседняя Латинская Америка готова принять амбициозных ученых и выделить 20 пациентов.

Айра Пастор : «Мы будем воздействовать на ствол мозга, чтобы вернуть самостоятельное сердцебиение, дыхание. И в конечном счете восстановить мозговые клетки».

Сначала пациенту будут вводить инъекции стволовых клеток и специального синтетического белка, а потом воздействовать на нервные клетки лазером и электричеством.

Академик и профессор Геннадий Сухих к этой пока безумно звучащей идее «воскрешения из мертвых» относится с большим скепсисом.

Геннадий Сухих : «Они хотят на территории погибшего мозга вырастить новые нейроны и создать нейронную сеть. Пусть это делают. Только пусть вначале сделают, а потом начинают об этом писать. Для меня это сейчас безумие, это хороший шаг, но его надо делать не на людях, а на животных».

А вот нейробиолог Фролов оптимистично настроен, он входит в инициативную группу российских ученых, считающих, что не позднее 2045 года искусственное тело превзойдет биологическое.

А если и правда получится восстановить погибшие клетки мозга? Это значит, что совсем безнадежные пациенты, которые годами лежат на больничных койках практически без единой надежды, получат совершенно реальный шанс на жизнь.

Анатолий Кондратьев , профессор, заведующий отделением реанимации нейрохирургического института им. Поленова: «Мы ищем, где сохранились какие-то каналы, которые можно использовать для реабилитации. Вот видите, здесь какие-то любимые фильмы, от мультиков до футбольных передач. Это и музыка, и записанные обращения близких, и какие-то стихи, все, что больной при жизни любил».

Научного прорыва по возвращению с того света ждут и адепты зарубежной и российской крионики. В одном криостате могут ждать светлого научного будущего сразу 10 пациентов. Ближайшие конкуренты — только в США. Но там цена входного билета в вечную жизнь начинается от 100 тысяч долларов. Поэтому мечтающие о жизни после смерти иностранцы с надеждой поглядывают на Россию, ведь ждать воскрешения из мертвых в РФ гораздо дешевле, чем в США.

Даниил Медведев , футуролог: «Быть криосохраненным — от 12 тысяч долларов, если сохраняется только мозг или голова. И 36 тысяч, если сохраняется все тело».

Если еще в 2005-м, когда в Россию привезли первых пациентов с надеждой разморозить их в будущем, все это звучало, словно чья-та злая шутка, сейчас все больше людей, готовых купить себе место не на кладбище, а в холодных саркофагах.

Инициатива американских ученых — это лишь первый шаг длиной в сотни, а то и тысячи лет, но если все получится и воскрешение из мертвых перестанет напоминать фантастический роман Беляева, люди наконец узнают, есть ли что-то за роковой чертой. Правда, нам остается только догадываться, когда будут готовы технологии и решится ли на это человечество.

Подробности — в видеоматериале.

"Жизнь - это приключение, которое превосходит наше обычное линейное мышление! Она имеет нелинейную размерность, подобно, как многолетний цветок, который возвращается, чтобы цвести в мультивселенной. Иными словами - смерть - лишь психологическое заблуждение, привитое человеку ложными "знаниями" о мире, сообщает Реальная Психология.

Современная наука приходит к выводу, что жизнь и смерть человека - это совсем не то, в чем человек уверен. Это не укладывается в рамки банального человеческого представления о вещах и относится не к "объективным феноменам", а к субъективным представлениям человека – его психологическим штампам.

"Жизнь - это приключение, которое превосходит наше обычное линейное мышление! Она имеет нелинейную размерность, подобно, как многолетний цветок, который возвращается, чтобы цвести в мультивселенной. Иными словами - смерть - лишь психологическое заблуждение, привитое человеку ложными "знаниями" о мире, сообщает Реальная Психология.

Современный человек воспитан в традициях "вульгарного материализма". Однобокость научно-философской мысли "традиционной европейской школы" и успехи внедрения технологий "законсервировали" убеждения человека в том, что «мир имеет объективное существование, независимое от наблюдателя». Однако, самые современные исследования "несогласных от науки" и их эксперименты доказывают, что на самом деле, "всё есть с точностью до наоборот". Классический взгляд, будто "Наша жизнь - всего лишь активное бытие углеродосодержащих молекул, которое заканчивается тот момент, когда биологическое тело приходит в негодность", уже не является состоятельным.

Примитивно глядя на вещи, мы верим в смерть, потому что:
нас приучили ассоциировать себя только с биологическим телом,смерть этого самого биологического тела мы можем видеть и воспринимаем ее буквально.И все же, современная научная мысль, и в частности - биоцентризм (идеология, а также этическая и научная концепция, ставящие живую природу в центр мироздания), говорит о том, что т.н. смерть не может быть окончательным событием, как мы думаем. И один из аргументов здесь - если добавить жизнь и сознание в уравнение, то можно объяснить многие из самых больших загадок науки. К примеру, становится понятно, что пространство, время и свойства материи непосредственно зависят от наблюдателя! Более того, становится очевидным факт "идеального соответствия (разумной подогнанности)", законов и констант Мироздания под существование жизни.

Необходимо понять, что вся вселенная, как она есть, является таковой лишь в нашем сознании. В качестве банальных примеров, можно сказать о том, что мы видим голубое небо лишь потому, что определенные клетки нашего мозга настроены на "голубое восприятие неба". И ничто не мешает изменить их так, чтобы небо выглядело зеленым или оранжевым. Не менее условны и понятия "светло-темно", или "тепло-холодно". Если вам кажется, что сейчас жарко и влажно, но для тропической лягушки эта погода кажется холодной и сухой. Вся эта логика применима практически ко всему. Здесь главное, что следует понять: Всё то, что вы видите, не может присутствовать без вашего сознания. И это примитивные примеры, которые говорят о гораздо большем!

По большому счету наивно даже полагать, что человек видит глазами, что его органы чувств являются чем-то вроде порталов в объективный мир. Все, что человек чувствует и ощущает в тот или иной момент (включая ощущения собственного тела) – это вихрь информации, проносящийся в его уме. Согласно, как квантовой физике, так и биоцентризму, пространство и время не являются жестко заданными, инертными объектами, как мы думаем. Пространство и время являются просто инструментами для размещения всего.

Рассмотрим знаменитый эксперимент Томаса Юнга, ставший экспериментальным доказательством волновой теории света. При наблюдении прохождения частиц через две щели в барьере, каждая частица ведет себя как корпускула и проходит или через одну щель, или через другую. Но при отсутствии наблюдателя, частица уже действует как волна и может пройти через обе щели одновременно. То есть, частица изменяет свое поведение в зависимости от того, смотрите вы на нее или нет! Как так? Все просто: т.н. «объективная реальность» – это не статика, а динамический процесс, который включает в себя ваше сознание!

К тому же выводу можно прийти и через знаменитый Принцип неопределенности Гейзенберга. Если т.н. «объективный мир» реально существует, то мы должны быть в состоянии хотя бы измерить свойства любых хаотически движущихся в нем частиц. Однако мы не можем сделать даже этого. Хотя бы потому, что весь опыт физики показывает, что точные положение и импульс частицы не могут быть известны в одно и то же время. Иными словами, для частицы имеет значение факт того, что вы в тот или иной момент вдруг решили заняться измерениями!

Еще пример - пары "квантово запутанных" (имеющих общее происхождение) частиц могут мгновенно связываться друг с другом из противоположных концов галактики, как будто пространство и время для них не существуют. Почему и как? А потому и так, что они вовсе не находятся в т.н. "объективной реальности" – то есть как бы снаружи от наблюдателя. Вывод - пространство и время являются лишь инструментами нашего ума.

Потому сегодня и физика, и биоцентризм говорят о том, что "Смерть не существует во вневременном, внепространственном мире. Бессмертие не означает бесконечное существование во времени, но находится вне времени вообще!"

Еще один интересный факт опровергает правильность привитого нам с детства "линейного способа мышления о времени". В ходе эксперимента, проведенного в 2002 году, ученые показали, что одни фотоны как бы "заранее знают", что другие фотоны на другом конце Галактики будут делать в будущем. Учеными была проверена связь между парами фотонов. Вот как это было описано в отчете: "Экспериментаторы прерывали движение одного фотона, и он должен был решить, станет ли он волной или частицей.

Исследователи увеличивали расстояние, которое требовалось другому фотону, чтобы добраться до своего детектора. При этом они могли поместить на его пути поляризатор, чтобы предотвратить его превращение в частицу. Каким-то образом первая частица узнавала, что исследователь собирается сделать, до того, как это происходило, на расстоянии, мгновенно, как если бы не было ни пространства, ни времени между ними. Она решала не становиться частицей даже до того, как ее близнец встречал поляризатор". Всё это еще раз подтверждает, что наш ум и его знание - это единственное условие, которое определяет, как поведут себя частицы. То есть Мир подчиняется "Эффекту зависимости от наблюдателя!"

Оппоненты биоцентризма утверждают, что такое явление ограничено микромиром. Но, согласно современной научной парадигме, утверждение о существовании одного набора физических законов для мелких объектов, и другого – для остальной вселенной (включая нас) не имеет никакого основания! Так в 2005 году в журнале Nature была опубликована работа, описывающая, как кристаллы KHC03 продемонстрировали эффект "запутанности", будучи полдюйма высотой - то есть, квантовое поведение проявляется в обычном мире человеческого масштаба.

Сегодня одним из основных аспектов квантовой физики является то, что наблюдения совершенно не могут быть предсказаны. Вместо этого говорится о "ряде возможных наблюдений", имеющих различные вероятности. И это - одно из главных объяснений объективности теории "многих миров", утверждающей, что каждое из возможных наблюдений соответствует отдельной вселенной в конгломерате Мультивселенной.

Иными словами, все, что теоретически могло произойти, в какой-то вселенной реализуется. И все возможные вселенные существуют одновременно, независимо от того, что происходит в любой из них. Потому и смерть человека не существует в каком-то реальном смысле в этих сценариях, а относится лишь к его психическому восприятию (убеждению).

В связи со всем этим, Ральф Уолдо Эмерсон констатирует: "Влияние чувств у большинства людей одолело разум до такой степени, что стены пространства и времени стали казаться твердыми, реальными и непреодолимыми, и говорить о них легкомысленно является в мире признаком безумия".

Смерть - это полное прекращение жизненных процессов. Казалось бы, явление довольно очевидное с точки зрения науки, и, в сущности, обыденное - ведь рано или поздно это происходит со всеми. Тем не менее, смерть до сих пор сохраняет настолько таинственный и мистический статус, что даже разговоры о ней расцениваются неоднозначно. Взрослый человек, который публично заговаривает о смерти, часто получает в ответ шутки или обеспокоенно-непонимающие взгляды. Что говорить о детях, которым вместо ответов достаются отговорки.

Все явления, с которыми сталкивается человечество, становятся предметом изучения какой-то науки - а значит, и образования. Попробуем разобраться, кто и зачем изучает мортальное. А потом, вооружившись подходом death studies, поговорим о том, как изменялось представление о смерти, и как получилось, что один из самых базовых природных механизмов имеет такой странный статус.

Какие существуют науки о смерти?

Науки, которые напрямую касаются этой темы, обычно имеют прикладной или медицинский характер. Например, танатология - раздел медицины, который изучает состояние организма в процессе умирания. Патологическая анатомия рассматривает посмертные изменения, способствует изучению болезней и судебно-медицинской экспертизе.

Биоэтика может затрагивать вопросы смерти, рассуждая о границах между живым и неживым применительно к технологическим достижениям - смерть в таком ключе может оказаться относительным понятием и предметом дискуссий. О домах престарелых и хосписах обычно говорят в контексте исследований, связанных с работой социальной и экономической сферы жизни общества.

В психоанализе смерти уделено немало внимания - фрейдистская теория предполагает наличие инстинкта, который осуществляет «влечение к смерти». Из наиболее ключевых психологических исследований можно вспомнить работы американского психолога Элизабет Кюблер-Росс, которая занималась исследованием околосмертных переживаний и оказанием психологической помощи умирающим. Именно она ввела известную классификацию стадий принятия смерти от отрицания до смирения.

Дать философское осмысление гибели стремились современные французские учёные, говоря о философии и эстетике исчезновения - этот термин ввёл Поль Вирильо в своей одноимённой работе. Для этой группы философов рефлексия об исчезновении стала результатом драматических событий середины ХХ века. В контексте «философии исчезновения» говорят о политических и военных преступлениях, глобальных катастрофах, когда не только отдельные люди могли пропасть, сменив имя на номер робы и безымянную могилу, но и целые города и народы исчезали с лица земли. Здесь смерть тесно связана с опытом исторического шока, осмысление которого заставило Теодора Адорно сказать, что после Освенцима писать стихи невозможно , раз культура и просвещение не смогли ничего предотвратить.

Смерть как феномен

То, как феномен прекращения жизни отражается в культуре, редко становится предметом самостоятельного социокультурного и антропологического рассмотрения. Между тем, death studies социокультурного толка - это отдельная область знания, о которой в последнее время говорят всё чаще. Десять раз в год издаётся одноимённый научный журнал , а периодическое издание Omega , также посвящённое изучению смерти, существует с 1970-х годов. В России эту область знания называют социологией смерти или некросоциологией. С недавних пор выпускается научный печатный журнал «Археология русской смерти» .

Таким образом, гуманитарная танатология - это наука о мортальности, которая изучает опыт осмысления смерти как отдельным человеком, так и обществом, рассматривает социокультурные механизмы смерти и её отражение в общественном сознании.

Социолог Дмитрий Рогозин рассказывает об изучении социального контекста смерти.

Эволюция восприятия мортального

Одна из главных проблем, которые рассматривают death studies - то, как меняется отношение к смерти. Когда-то смерть была включена в понятный для конкретной общности контекст. Существовали традиционные обрядовые практики, относящиеся как к официальной церкви, так и к народной религиозности - поверья, обрядовые причитания, местечковые суеверия и семейные обычаи. Эта контекстуальная «упаковка» делала смерть близкой, понятной, возможной для принятия. В традиционных обществах смерть никого не удивляет - оставаясь трагическим событием, она, однако, не ошеломляет.

Экзистенциальный ужас смерти, ошеломляющая паника, переживание гибели идентичности стали активнее осмысляться культурой в начале ХХ века.

В это время в литературе и философии появляется экзистенциализм, говорящий о хрупких, единичных, неповторимых переживаниях, а в живописи - экспрессионизм, подстёгнутый ужасами Первой мировой. И то, и другое отражает интерес к индивидуальному опыту субъекта, который переживает отчаяние, тревогу и страх.

В большинстве развитых стран с развитием медицины старшие родственники стали жить дольше. Раньше муж и отец в любой момент мог надорваться на работе или погибнуть на промыслах, но со временем условия труда изменились. Детские и младенческие могилки, как и усыпальницы женщин, умерших во время родов, перестали быть грустным, но частым явлением. «Ядерные кнопки» изменили принципы глобальных конфликтов и спасли миллионы людей от гибели в штыковых атаках.

Вследствие всего этого смерть отдалилась от нас, превратившись в «несчастный случай».

Если она происходит на дороге, туда вскоре приедут машины скорой помощи и полиции, трассу огородят, а асфальт вымоют из шланга. Об уходе из жизни соседей по дому мы тоже узнаём (если узнаём вообще), увидев машины специальных служб. Для современного горожанина смерть - это то, чем должны заниматься «специальные люди».

В Древнем Египте с мумификацией и похоронными ритуалами был связан бог Анубис.

Дети и табуирование смерти

Некоторые прабабушки старой закалки и сегодня иногда шокируют внуков, говоря что-нибудь вроде: «Этот платок на мои похороны наденешь» или давая малолетним правнукам подробные инструкции о том, как нужно омывать тело покойника. Как правило, у родителей подобное вызывает шок. Прабабушке говорят: «Да ты всех нас ещё переживёшь!», а опешившему ребёнку советуют немедленно заткнуть уши.

Как и любой отказ в коммуникации, это загоняет проблему в вытесненное, а также прерывает механизм культурной трансляции околосмертных ритуалов.

Частая эмоция, которую дети испытывают, сталкиваясь со смертью близких - удивление. Иногда родителям может показаться, что ребенок проявляет черствость и равнодушие, не осознает масштаба случившегося или ведёт себя неподобающе. И это правда, если тема всегда замалчивалась. Детский вопрос о том, скоро ли умрёт бабушка, встречает явно транслируемое осуждение: «Замолчи, да что ты такое вообще говоришь!».

Кадр из фильма 1935-ого года по мотивам произведений Эдгара По.

Само собой, если бабушка «всех переживёт», смерть в представлении ребёнка будет в первую очередь странной и нереальной, а уже потом - грустной. Что и говорить о неожиданной гибели молодых людей - часто табуируется сам факт, что такое вообще возможно. Отсутствие предосмысления гибели предполагает, что нет и культуры скорби, траура. В результате дети, как и отчуждённые от контекста взрослые, просто не владеют устоявшимися реакциями и социальными кодами.

Колыбель качается над бездной. Заглушая шепот вдохновенных суеверий, здравый смысл говорит нам, что жизнь - только щель слабого света между двумя идеально чёрными вечностями. Разницы в их черноте нет никакой, но в бездну преджизненную нам свойственно вглядываться с меньшим смятением, чем в ту, к которой летим со скоростью четырех тысяч пятисот ударов сердца в час.

Владимир Набоков«Другие берега»

Говоря о смерти, мы часто ощущаем скованность и неловкость, как будто речь идёт о чём-то неприличном, хотя смерть соврешенно естественна. Это следствие табу - примерно то же происходит при разговорах о сексе. В большинстве случаев прогрессивные родители признают, что с ребёнком следует искренне говорить о том, как и почему он появился на свет. Но когда речь заходит о смерти, часто отделываются отговорками. Верёвка в доме повешенного становится актуализированным предметом умолчания, присутствие которого тем более ощутимо, чем больше мы о ней молчим.

Информационные технологии и смерть

1) Реальное и нереальное

Хотя близкую смерть мы видим редко, в «обществе спектакля» , которое создают медиа, она окружает нас ежедневно. Массовость и регулярность трагедий способна ввести в панику, если кто-то решит читать все грустные новости запоем. С одной стороны, всё это действительно происходит, с другой - такое количество трагедий избыточно для восприятия конкретного человека и создает неадекватную картину мира.

В то же время, смерть на видео и фотографиях кажется далёкой и нереальной, что снижает способность к сопереживанию, а в блокбастерах с драматическими приёмами гибель персонажей выглядит более эффектной и «настоящей», чем реальные трагедии в репортажах.

2) Цинизм и страх

Может показаться, что интернет и массовая культура формируют циничных, равнодушных и жестоких людей, которые готовы глумиться над чем угодно, включая трагедии. Однако ещё Михаил Бахтин дал понять , что в низовой, народно-площадной культуре смерть и смех тесно связаны.

Шутки освобождают от догматизма, снимают чувство неловкости и разрушают табу.

Мортальный юмор - это попытка справиться со страхом и преодолеть отчуждение. Причём чем более грубым и плоским он является, тем невротичнее порыв. На деле сетевой цинизм входит в противоречие с полной беззащитностью современного индивида перед близкой и реальной смертью. Интернет же не делает нас более жестокими или бесчувственными, а всего лишь служит инструментом для мгновенной трансляции контента.

3) Эффект присутствия

Когда-то письма шли месяцами, а гонцы с депешами могли заплутать в метели. Сегодня мы волнуемся, если кто-то несколько часов не появляется в сети. Распространение мгновенных мессенджеров и пуш-уведомлений создаёт ощущение постоянной «руки на пульсе» - сама эта метафора говорит о многом. При этом не обязательно знакомиться «вживую», чтобы общаться, играть или работать вместе.

Отъезд в место вне досягаемости - событие, которое для жителя мегаполиса может стать настоящим стрессом.

Не зря работающим специалистам советуют сервисы, которые блокируют уведомления, и специальные методики, помогающие не включать компьютер в отпуске. Когда поток информации прерывается, нас словно отключают от аппарата жизнеобеспечения. Виртуальное присутствие становится синонимом самой жизни, а смерть - синонимом обрыва связи.

Кадр из сериала «Чёрное зеркало».

4) Цифровое бессмертие

Раньше оставить что-то после себя могли только очень талантливые или очень богатые люди, но теперь у каждого есть возможность увековечить свой образ в сети. В то же время, существование страниц и аккаунтов людей, хозяева которых скончались, вызывает этические проблемы. Можно ли удалять такой аккаунт или передавать право доступа к нему другим людям? Что делать со спамом, который, как сорная трава, заполняет заброшенные страницы?

Каждый из нас создаёт на протяжении жизни огромное количество контента. Что будет лет через 50 с этим гигантским объёмом данных? Некоторые компании уже пытаются решать этот вопрос. Например, Google предлагает сервис с обтекаемым названием «На всякий случай» , который отслеживает, активен ли пользователь. Если программа не дождётся подтверждений, то удалит аккаунт и отправит письмо доверенному лицу.

Социология смерти позволяет больше узнать о культуре исходя из того, как в ней интерпретируется это явление, даёт возможность взглянуть на общество с неожиданного ракурса. Исследования мортальности не раскроют ничего о загробном мире и не дадут готовых ответов на личные вопросы. Точно так же онтология, наука о бытии, не отвечает на вопрос о «смысле жизни», а рассуждает о мире в категориях существования.

Зато они могут помочь развеять предрассудки, сделать нас честнее за счёт снятия запретов, и сильнее - благодаря наличию метода.