Роль карамзина в отечественной истории. Исследовательская работа "Роль Н.М

«…Народ, презиравший свою

историю, презрителен: ибо

легкомыслен,-предки были

не хуже его»

Н.М. Карамзин /13, с.160/

Николай Михайлович Карамзин - властитель умов России конца XVII-начала XIX вв. Велика роль Карамзина в русской культуре и сделанного им на благо Родины хватило бы не на одну жизнь. Он воплотил многие лучшие черты своего века, представ перед современниками, как первоклассный мастер литературы (поэт, драматург, критик, переводчик), реформатор, заложивший основы современного литературного языка, крупный журналист, организатор издательского дела, основатель замечательных журналов. В личности Карамзина слились мастер художественного слова и талантливый историк. В науке, публицистике, искусстве он оставил заметный след. Карамзин во многом подготовил успех младших современников и последователей - деятелей пушкинского периода, золотого века русской литературы. Н.М. Карамзин родился 1 декабря 1766 г. И за свои пятьдесят девять лет прожил интересную и насыщенную жизнь, полную динамизма и творчества. Образование он получил в частном пансионе в Симбирске, затем в московском пансионе профессора М.П. Шадена, потом явился в Петербург для службы и получил чин унтер-офицера. Далее работает в качестве переводчика и редактора в различных журналах, сближается со многими известными людьми того времени (М.М. Новиковым, М.Т. Тургеневым). Затем более года (с мая 1789 по сентябрь 1790) путешествует по Европе; во время путешествия делает записки, после обработки которых появляются знаменитые «Письма русского путешественника».

Познание прошлого и настоящего привело Карамзина к разрыву с масонами, которые были довольно влиятельны в России в конце XVIII в. Он возвращается на родину широкой программой издательской и журнальной деятельности, надеясь способствовать просвещению народа. Он создал «Московский журнал» (1791-1792 гг.) и «Вестник Европы» (1802-1803 гг.), выпустил два тома альманаха «Аглая» (1794-1795 гг.) и поэтический альманах «Аониды». Его творческий путь продолжает и завершает труд «История государства Российского», работа над которым заняла многие годы, который и стал который главным итогом его творчества.

К замыслу создания крупного исторического полотна Карамзин подходил давно. В доказательство давнего существования таких планов приводится сообщение Карамзина в «Письмах русского путешественника» о встрече в 1790 г. в Париже с П.-Ш. Левелом, автором «Histoire de Russie, triee des chroniques originales, des pieces outertiques et des meillierus historiens de la nation» (в России в 1797 г. был переведен только один том) /25, с.515/. Размышляя о достоинствах и недостатках этого труда, писатель приходил к неутешительному выводу: «Больно, но должно по справедливости сказать, что у нас до сего времени нет хорошей Российской истории» /16, с.252/. Он понимал, что такой труд невозможно написать без свободного доступа к рукописям и документам в официальных хранилищах. Он обратился к императору Александру I через посредничество М.М. Муравьева (попечитель учебного Московского округа). «Обращение увенчалось успехом и 31 октября 1803 г. Карамзин был назначен историографом и получил ежегодный пенсион и доступ к архивам» /14, с.251/. Императорские указы обеспечили историографу оптимальные условия работы над «Историей…».

Работа над «Историей государства Российского» потребовала самоотречения, отказа от привычного образа и уклада жизни. По образному выражению П.А. Вяземского, Карамзин «постригся в историки». И к весне 1818 г. первые восемь томов истории появились на книжных прилавках. Три тысячи экземпляров «Истории…» были проданы за двадцать пять дней. Признание соотечественников вдохновило и ободрило писателя, особенно после того, как испортились отношения историографа с Александром I (после выхода записки «О древней и новой России», где Карамзин в некотором смысле критиковал Александра I). Общественный и литературный резонанс первых восьми томов «Истории…» в России и за рубежом оказался настолько велик, что даже Российская Академия, давний оплот противников Карамзина, вынуждена была признать его заслуги.

Читательский успех первых восьми томов «Истории…» придал писателю новые силы для дальнейшей работы. В 1821 г. свет увидел девятый том его труда. Смерть Александра I и восстание декабристов отодвинули работу над «Историей…». Простудившись на улице в день восстания, историограф только в январе 1826 г. продолжил свой труд. Но врачи уверяли, что полное выздоровление может дать только Италия. Собираясь в Италию и надеясь дописать там последние две главы последнего тома, Карамзин поручил Д.Н. Блудову все дела по будущему изданию двенадцатого тома. Но 22 мая 1826 г., так и не уехав Италию, Карамзин умер. Двенадцатый том вышел только в 1828 г.

Взяв в руки труд Н.М. Карамзина, мы можем только представить, насколько сложной была работа историографа. Писатель, поэт, историк-дилетант берется за дело несообразной сложности, требующее огромной специальной подготовки. Если бы он избегал серьезной, сугубо умной материи, а только бы живо повествовал о былых временах, «одушевляя и раскрашивая» - это еще сочли бы естественным, но самого начала том делится на две половины: в первой - живой рассказ, и тот, кому этого достаточно, может не заглядывать во второй отдел, где сотни примечаний, ссылок на летописи, латинские, шведские, немецкие источники. История - очень суровая наука, даже если предположить, что историк знает много языков, но сверх того появляются источники арабские, венгерские, еврейские, кавказские…И пусть к началу XIX в. наука история не резко выделялась из словесности, все равно Карамзину-литератору пришлось углубится в палеографию, философию, географию, археографию… Татищев и Щербатов, правда, совмещали историю с серьезной государственной деятельностью, но профессионализм постоянно возрастает; с Запада, приходят серьезные труды немецких и английских ученых; стародавние наивно-летописные способы исторического письма явно отмирают, и сам по себе возникает вопрос: когда же Карамзин, сорокалетний литератор, овладевает всей старой и новой премудростью? Ответ на этот вопрос нам дает Н. Эйдельман, который сообщает, что «только на третьем году Карамзин признается близким друзьям, что перестает бояться «ферулы Шлецера», то есть розги, которой маститый немецкий академик мог выпороть нерадивого ученика» /70, с.55/.

Один историк самостоятельно не может найти и обработать такое большое количество материалов, на основе которых была написана «История государства Российского». Из этого следует, что Н.М. Карамзину помогали многочисленные его друзья. В архив он, конечно, ходил, но не слишком часто: искали, отбирали, доставляли старинные манускрипты прямо на стол историографу несколько специальных сотрудников, возглавляемых начальником Московского архива министерства иностранных дел и великолепным знатоком древности Алексеем Федоровичем Малиновским. Архивы и книжные собрания иностранной коллегии Синода, Эрмитажа, Императорской публичной библиотеке, Московского университета, Троице-Сергиевой и Александро-Невской лавры, Волоколамского, Воскресенского монастырей; сверх того, десятки частных собраний, наконец, архивы и библиотеки Оксфорда, Парижа, Копенгагена и других иностранных центров. Среди работавших на Карамзина (с самого начала и позже) были несколько замечательных в будущем ученых, например, Строев, Калайдович… Они больше других прислали замечаний на уже изданные тома.

В некоторых современных работах Карамзина упрекают за то, что он работал «не один» /70, с.55/. Но в противном случае ему потребовалось бы для написания «Истории…» не 25 лет, а намного больше. Эйдельман на это справедливо возражает: «опасно одному судить эпоху по правилам другой» /70, с.55/.

Позже, когда авторская личность Карамзина разовьется, выделится такое сочетание историографа и младших сотрудников, которое могло бы показаться щекотливым…Однако в первые годы XIX. в такое сочетание казалось вполне нормальным, да и двери архива едва ли открылись бы для младших, если бы не было императорского указа о старшем. Сам Карамзин, бескорыстный, с обостренным чувством чести никогда не позволил бы себе прославиться за счет сотрудников. К тому же, разве только «архивные полки работали на графа Истории»? /70, с.56/. Оказывается, что нет. «Такие великие люди как Державин присылает ему свои соображения о древнем Новгороде, юный Александр Тургенев привозит нужные книги из Геттингена, старинные рукописи обещает прислать Д.И. Языков, А.Р. Воронцов. Еще важнее участие главных собирателей: А.Н. Мусина-Пушкина, Н.П. Румянцева; один из будущих президентов Академии Наук А.Н. Оленин прислал Карамзину 12 июля 1806 г. Остромирово Евангелие 1057 г.» /70, с.56/. Но это не значит, что всю работу Карамзина сделали за него друзья: он открывал сам и стимулировал своей работой к розыску других. Карамзин сам нашел Ипатьевскую и Троицкую летописи, Судебник Ивана Грозного, «Моление Даниила Заточника». Для своей «Истории…» Карамзин использовал около сорока летописей (для сравнения скажем, что Щербатов изучил двадцать одну летопись). Также большая заслуга историографа состоит в том, что он не только смог свести воедино весь этот материал, но и организовать де-факто работу настоящей творческой лаборатории.

Работа над «Историей…» пришлась на переломную в некотором смысле эпоху, что повлияло на мировоззрение и методологию автора. В последней четверти XVIII. в России стали все заметнее черты разложения феодально-крепостнической системы хозяйства. Изменения в экономической и социальной жизни России и развитие буржуазных отношений в Европе оказывали влияние на внутреннюю политику самодержавия. Время ставило перед господствующим классом России необходимость разработки социально-политических реформ, обеспечивающих сохранение господствующего положения за классом помещиков и власти самодержавием.

«К этому времени можно отнести конец идейных исканий Карамзина. Он стал идеологом консервативной части русского дворянства» /36, с.141/. Окончательное оформление его социально-политической программы, объективным содержанием которой было сохранение самодержавно-крепостнической системы падает на второе десятилетие XIX в., то есть на время создания «Записки о древней и новой России». Определяющее значение в оформлении консервативной политической программы Карамзина сыграла революция во Франции и послереволюционное развитие Франции. «Карамзину казалось, что события во Франции конца XVIII- начала XIX вв. исторически подтверждали его теоретические выводы о путях развития человечества. Единственным приемлемым и правильным он считал путь постепенного эволюционного развития, без всяких революционных взрывов и в рамках тех общественных отношений, того государственного устройства, которое свойственно данному народу» /36, с.145/. Оставляя в силе теорию договорного происхождения власти, формы ее Карамзин теперь ставит в строгую зависимость от древних традиций и народного характера. Причем убеждения и обычаи возводятся в некий абсолют, который определяет историческую судьбу народа. «Учреждения древности, - писал он в статье «Приметные виды, надежды, и желания нынешнего времени»,- имеют магическую силу, которая не может быть заменена никакою силою ума» /17, с.215/. Таким образом, революционным преобразованиям противопоставлялась историческая традиция. Общественно-политический строй становился от нее в прямую зависимость: традиционные древние обычаи и институты определяли в конце концов политическую форму государства. Очень четко это прослеживалось в отношении Карамзина к республике. Идеолог самодержавия, Карамзин, тем не менее, заявлял о своих симпатиях к республиканскому строю. Известно его письмо к П.А. Вяземскому от 1820 г., в котором он писал: «Я в душе республиканец и таким умру» /12, с.209/. Теоретически, Карамзин считал, что республика - более современная форма правления, чем монархия. Но она может существовать только при наличии целого ряда условий, а при их отсутствии республика теряет всякий смысл и право на существование. Карамзин признавал республик как человеческую форму организации общества, но ставил возможность существования республики в зависимость от древних обычаев и традиций, а также от нравственного состояния общества /36, с.151/.

Карамзин был сложной и противоречивой фигурой. Как отмечали все, знавшие его, это был человек с большими требованиями к себе и к окружающим. Как отмечали современники, он был искренним в своих поступках и убеждениях, имел независимый образ мыслей. Учитывая эти качестваисториографа, противоречивость его характера можно объяснить тем, что он понимал несовременность существовавших в России порядков, но страх перед революцией, перед крестьянским восстанием заставлял его цепляться за старое: за самодержавие, за крепостнический строй, которые, как он считал, в течении нескольких столетий обеспечивали поступательное развитие России.

К концу XVIIIв. у Карамзина сложилось твердое убеждение, что монархическая форма правления наиболее соответствует существующему уровню развития нравственности и просвещения России. Историческая обстановка в России в начале XIX в., обострение классовых противоречий в стране, растущее в русском обществе сознание необходимости социальных преобразований - все это вызывало у Карамзина стремление противопоставить влиянию нового нечто, способное выдержать этот напор. В этих условиях твердая самодержавная власть представлялась ему надежной гарантией тишины и безопасности. В конце XVIIIв. у Карамзина усиливается интерес к истории России и к политической жизни страны. Вопрос о характере самодержавной власти, о ее взаимоотношениях с народом и, прежде всего, с дворянством, о личности царя и его долге перед обществом оказались в центре его внимания при написании «Истории государства Российского».

Самодержавие Карамзин понимал как «единоличную власть самодержца, не ограниченную никакими учреждениями». Но самодержавие в понимании Карамзина, не означает произвола властителя. Оно предполагает наличие «твердых уставов» - законов, согласно которым самодержец управляет государством, ибо гражданское общество там, где есть и исполняются законы, то есть в полном соответствии законам рационализма XVIII в. Самодержец выступает у Карамзина как законодатель, принятый им закон обязателен не только для подданных, но и для самого самодержца /36, с.162/. Признав монархию единственно приемлемой для России формой правления, Карамзин, естественно принимал и сословное деление общества, поскольку оно лежит в самом принципе монархического строя. Карамзин считал такое деление общества извечным и закономерным: «всякое сословие несло определенные обязанности в отношении государства». Признавая важность и необходимость двух низших сословий, Карамзин в духе дворянской традиции отстаивал право дворян на особые привилегии важностью их службы государству: «Дворянство он рассматривал как главную опору трона» /36, с.176/.

Таким образом, в условиях начавшегося разложения феодально-крепостнической системы хозяйства, Карамзин выступил с программой ее сохранения в России. Его социально-политическая программа также включала в себя воспитание и просвещение дворянства. Он надеялся, что дворянство в будущем начнет заниматься искусством, наукой, литературой и сделает их своими профессиями. Таким образом, оно укрепит свое положение, взяв в руки аппарат просвещения.

Все свои социально-политические взгляды Карамзин поместил в «Истории государства Российского» и этой работой подвел черту всей своей деятельности.

Карамзин сыграл большую роль в развитии русской культуры. Сложность и противоречивость его идеологии отражает ложность и противоречивость самой эпохи, сложность положения дворянского класса в тот период, когда феодальный строй уже утратил свои потенциальные возможности, а дворянство как класс становилось консервативной и реакционной силой.

«История государства Российского» - крупнейшее для своего времени достижение русской и мировой исторической науки, первое монографическое описание русской истории с древнейших времен до начала XVIII в.

Труд Карамзина вызвал бурные и плодотворные для развития историографии дискуссии. В спорах с его концепцией, взглядами на исторический процесс и события прошлого возникали иные идеи и обобщающие исторические исследования - «История русского народа» М.А. Полевого, «История России с древнейших времен» С.М. Соловьева и другие работы. Утрачивая с годами собственное научное значение, «История…» Карамзина сохранила свое общекультурное и историографическое значение, из нее черпали сюжеты драматурги, художники и музыканты. И поэтому этот труд Карамзина входит «в корпус тех классических текстов, без знания которых не может быть полноценно понята история русской культуры и исторической науки» /26, с.400/. Но, к сожалению, после октябрьской революции восприятие «Истории…» как сочинения реакционно-монархического на долгие десятилетия закрывало ей путь к читателю. С середины 80-х гг., когда в обществе наступает период переосмысления исторического пути и разрушения идеологических стереотипов и давящих идей, хлынул поток новых гуманистических приобретений, открытий, возврата к жизни многих творений человечества, а с ними и поток новых надежд и иллюзий. Вместе с этими переменами к нам вернулся Н.М. Карамзин со своей бессмертной «Историей…». В чем же причина этого общественно-культурного феномена, проявлением которого стала многократная публикация отрывков из «Истории…», ее факсимильное воспроизведение, чтение ее отдельных частей по радио и т.д.? А.Н. Сахаров предположил, что «причина этого заключается в огромной силе духовного воздействия на людей подлинно научного и художественного таланта Карамзина» /58, с.416/. Автор данной работы полностью разделяет это мнение - ведь проходят годы, а талант остается молодым. «История государства Российского» раскрыла в Карамзине подлинную духовность, в основе которой лежит стремлении ответить на вечные вопросы, волнующие человека и человечество - вопросы бытия и цели жизни, закономерности развития стран и народов, соотношение личности, семьи и общества и т.д. Н.М. Карамзин был как раз одним из тех, кто затронул эти вопросы, и попытался в силу своих возможностей решить их на материале отечественной истории. То есть можно сказать, что это сочетание научности и публицистической популяризации в духе модных сейчас исторических произведений, удобных для восприятия читателя.

Со времени выхода в свет «Истории государства Российского» историческая наука далеко ушла вперед. Уже многим современникам Карамзина представлялась натянутой, недоказанной и даже вредной монархическая концепция труда историографа Российской империи, его стремление подчас с объективными данными подчинить з этой концепции рассказ о русском историческом процессе с древнейших времен до XVII в. И, тем не менее, интерес к этому труду сразу после выхода был огромен.

Александр I ждал от Карамзина рассказ истории Российской империи. Он хотел, «чтобы перо просвещенного и признанного писателя рассказало об империи его и его предков» /66, с.267/. Получилось иное. Карамзин первым в отечественной историографии своим заголовком обещал не историю «царства», как у Г.Ф. Миллера, не просто «российскую историю», как у М.В. Ломоносова, В.Н. Татищева, М.М. Щербатова, а историю Российского государства как «владычества разнородных племен российских» /39, с.17/. Это чисто внешнее отличие заглавия Карамзина от предшествующих исторических сочинений не было случайным. Россия не принадлежит ни царям, ни императорам. Еще в XVIII в. прогрессивная историография в борьбе с теологическим подходом в изучении прошлого, отстаивая поступательное развитие человечества, стала рассматривать историю общества как историю государства. Государство провозглашалось орудием прогресса, а прогресс оценивался с точки зрения государственного начала. Соответственно, «предметом истории» становится «государственные достопримечательности», определяемые признаки государства, которые представлялись наиболее существенными в обеспечении человеческого счастья /29, с. 7/. Для Карамзина развитие государственных достопримечательностей - также мерило прогресса. Его он как бы сравнивает с представлениями об идеальном государстве, среди важнейших «достопримечательностей» которого были: независимость, внутренняя прочность, развитие ремесла, торговли, науки, искусства и, самое главное, обеспечивающая все это твердая политическая организация - определенная форма правления, обусловленная территорией государства, историческими традициями, правами, обычаями. Представление о государственных достопримечательностях, а также то значение, которое Карамзин придавал каждой из них в прогрессивном развитии самого государства, отразилось уже на структуре его труда, полноте освещения им различных аспектов исторического прошлого. Наибольшее внимание историограф уделяет истории политической организации русского государства - самодержавию, а также событиям политической истории вообще: войнам, дипломатическим отношениям, совершенствованию законодательства. Историю не рассматривает в специальных главах, заключающему конец важного, с его точки зрения, исторического периода ил правления, предпринимая попытку некоего синтеза развития достаточно стабильных «государственных достопримечательностей»: пределы государства, «законы гражданские», «воинское искусство», «успехи разума» и другие..

Уже современники Карамзина, в том числе и многочисленные критики его труда обратили внимание на определяющую особенность «Истории…», несопоставимую ни с одним из предшествующих исторических сочинений, - ее цельность. «Цельность труду Карамзина придала концепция, в которой определяющую роль играла идея самодержавия как главного фактора исторического процесса» /39, с.18/. Эта идея пронизывает все страницы «Истории…», иногда она раздражающе-назойлива, подчас кажется примитивной. Но даже такие непримиримые критики самодержавия, как декабристы, не соглашаясь с Карамзиным и легко доказывая его несостоятельность, отдавали должное историографу за искреннюю преданность этой идее, тому мастерство, с которым он проводил ее в своем труде. Основа концепции Карамзина восходила к тезису Монтескье о том, что «огромное государство может иметь только монархическую форму правления» /39, с.18/. Карамзин идет дальше: не только монархия, но и самодержавие, то есть не только единоличное наследственное правление, но и неограниченная власть просто человека, который может быть даже избран на трон. Главное, чтобы было «истинное самодержавие»- неограниченная власть обличенного высокими полномочиями лица, строго и неукоснительно соблюдающего проверенные временем или продуманно принятые новые законы, придерживающегося нравственных правил, заботящегося о благе подданных. Этот идеальный самодержец должен воплощать «истинное самодержавие» как важнейший фактор государственного порядка и благоустройства. Русский исторический процесс, по Карамзину, это медленное, порой зигзагообразное, но неуклонное движение к «истинному самодержавию».Оно проходило, с одной стороны, в постоянной борьбе самодержавного начала с удельными олигархическими, аристократическими тенденциями и силами, а с другой - в ослаблении, а затем и ликвидации самодержавием традиций древнего народного правления. Для Карамзина власть аристократии, олигархии, удельных князей и власть народа - это не только две непримиримые, но и враждебные благоденствию государства силы. В самодержавии же, говорит он, заключена сила, подчиняющая в интересах государства народ, аристократию и олигархию.

Самодержавными государями, то есть правителями с неограниченной властью, Карамзин считает уже Владимира I и Ярослава Мудрого. Но после смерти первого, самодержавная власть ослабла и государство потеряло независимость. Последующая история России по Карамзину, это сначала нелегкая борьба с уделами, усиленно завершавшаяся их ликвидацией при Василии III, сыне Ивана III Васильевича, затем постепенное преодоление самодержавием всяческих поползновений на власть, а значит и на благополучие государства со стороны боярства. Во время правления Василия Темного «число владетельных князей уменьшилось, а власть государева сделалась неограниченной в отношении к народу» /4, с.219/. Творцом истинного самодержавия Карамзин рисует Ивана III, заставившего благоговеть пред собою вельмож и народ» /5, с.214/. При Василии III князья, бояре и народ стали равным в отношении к самодержавной власти. Правда, при малолетнем Иване IV самодержавию угрожала олигархия - боярский совет во главе с Еленой Глинской, а после ее смерти - «совершенная аристократия или державство бояр» /7, с.29/. Ослепленные честолюбивыми поползновениями на власть, бояре забыли интересы государства, «заботились не о том, чтобы сделать верховною власть благотворною, но о том, чтобы утвердить ее в руках собственных» /7, с.52/. Лишь встав взрослым, Иван IV смог покончить с боярским правлением. Новая угроза самодержавной власти возникла, со стороны боярства во время болезни Ивана IV в 1553 г. Но Иван Грозный выздоровел, а в сердце его осталась подозрительность ко всем сановникам. С точки зрения Карамзина, русская история XV - начала XVII вв., - это период подлинного национального возрождения, заторможенного последствиями неверной экономической политики Рюриковичей. Освобождение от золотоордынского ига, укрепление международных торговых связей и международного авторитета России, мудрое законодательство Василия III и Ивана Грозного, постепенное обеспечение самодержавием основных правовых и имущественных гарантий подданных. Путь к этому возрождению Карамзин в целом рисует как непрерывный поступательный процесс, связанный, прежде всего, с развитием истинного самодержавия, которое лишь осложнялось негативными личными качествами носителей самодержавной власти: безнравственностью и жестокостью Василия III, Ивана Грозного, Бориса Годунова, Василия Шуйского, слабоволием Федора Ивановича, излишним мягкосердечием Ивана III .

Н.М Карамзин в «Истории государства Российского» подчеркивает три политические силы, характерные для исторического пути России: самодержавие, опирающиеся на войско, чиновничий аппарат и духовенство, аристократия и олигархия в лице бояр и народа. Что же такое народ в понимании Н.М. Карамзина?

В традиционном смысле «народ» - жители страны, государства - встречается в «Истории» довольно часто. Но еще чаще Карамзин вкладывал в него иной смысл. В 1495 г. Иван III прибывает в Новгород, где его встречают «святители, духовенство, чиновники, народ» /5, с. 167/. В 1498 г. после смерти старшего сына Ивана III «двор, вельможи и народ были обеспокоены вопросом престолонаследия» /5, с.170/. «Бояре вместе с народом выражали беспокойство после отъезда Ивана Грозного в Александрову Слободу» /8, с.188/. Бориса Годунова просят стать царем «духовенство, синклит, народ» /9, с.129/. Из этих примеров видно, что в понятие «народ» Карамзин вкладывал все то, что не принадлежало к духовенству, боярству, войску, государственным чиновникам. «Народ» присутствует в «Истории…» как зритель или непосредственный участник событий. Однако в ряде случаев это понятие не удовлетворяло Карамзина и он, стремясь точнее и глубже передать свои идеи, использовал термины «граждане», «россияне».

Историограф вводит еще одно понятие «чернь», не только как простой народ, но и в откровенно политическом смысле - при описании движений классового протеста угнетенных народных масс: «чернь Нижнего Новгорода, вследствие мятежного веча умертвила многих бояр» /3, с.106/ в 1304 г., в 1584 г. во время восстания в Москве к Кремлю устремились «вооруженных людей, чернь, граждане, дети боярские» /9, с.8/.

В пренебрежительном смысле понятие «чернь» отражает представление Карамзина о мощных движениях классового протеста в феодальной России как проявлениях анархических тенденций. Карамзин считал, что народу всегда присуще стремление к вольности, несовместимое с государственными интересами. Но, отрицая прогрессивное политическое значение народа в отечественной истории, историограф делает его высшим носителем оценок замыслов и деятельности представителей самодержавной власти. В «Истории государства Российского» народ становится то беспристрастным арбитром, когда речь идет о борьбе самодержавия с аристократией и олигархией, то пассивным, но заинтересованным зрителем и даже участником, когда волею исторических судеб сам оказывается лицом к лицу с самодержавием. В этих случаях присутствие в «Истории…» народа становится важнейшим творческим приемом Карамзина, средством выражения авторского отношения к описываемым событиям. В повествование «Истории…» как бы врывается голос историка, сливающегося с «мнением народным» /39, с.21-22/.

В «Истории государства Российского» народному мнению Карамзин придает широкие смысловые значения. В первую очередь народные чувства - от любви до ненависти к самодержцам. «Нет правительства, которое для своих успехов не имело бы нужды в любви народной » - провозглашает историограф /7, с.12/. Любовь народа к самодержцу как высший критерий оценки его поступков и одновременно - сила, способная решить судьбу самодержца, особенно сильно звучит в последних томах «Истории государства Российского». Покаранный за злодеяние (убийство царевича Дмитрия) провидением, Годунов, несмотря на все свои усилия снискать любовь народа, в конце концов оказывается без его поддержки в трудный для себя момент борьбы с Лжедмитрием. «Народы всегда благодарны,- пишет Карамзин,- оставляя небу судить тайну Борисова сердца, россияне искренне славили царя, но, признав в нем тирана, естественно, возненавидели его и за настоящее, и за минувшее…» /8, с.64/. Ситуации в воображении историографа повторяются и с Лжедмитрием, который своим неблагоразумием способствовал охлаждению к нему любви народа, и с Василием Шуйским: «Московитяне, некогда усердные к боярину Шуйскому, уже не любили в нем венценосца, приписывая государственные злополучия его неразумению или несчастию: обвинение, равно важное в глазах народа» /11, с.85/.

Таким образом, Карамзин с помощью «Истории государства Российского» поведал всей России о своих взглядах, идеях и утверждениях.

Ко времени написания «Истории государства Российского» Карамзин прошел долгий путь мировоззренческих, нравственных и литературных исканий, наложивших глубокий отпечаток на замысел и процесс создания «Истории…». Эпоха не проникалась убеждением в том, что без понимания прошлого, поиска закономерностей общественного и культурного развития человечества невозможно оценить настоящее и попытаться заглянуть в будущее: «Карамзин оказался среди тех мыслителей, которые стали разрабатывать новые принципы понимания истории, национальной самобытности, идеи преемственности в развитии цивилизации и просвещения» /48, с.28/.

«Н.М. Карамзин писал поистине в переломные для России, да и для всей Европы, времена» /58, с.421/, главными событиями которых являлась Великая Французская революция, опрокинувшая устои феодализма и абсолютизма; появление М.М. Сперанского с его либеральными проектами, якобинский террор, Наполеон и само его сочинение являлось ответом на вопросы, поставленные эпохой.

А.С. Пушкин назвал Карамзина «последним летописцем». Но сам автор «протестует» против этого: «Читатель заметит, что я описываю событию не врознь, по годам и дням, но совокупляю их для удобнейшего восприятия. Историк не летописец: последний смотрит единственно на время, а первый на свойство и связь деяний: может ошибиться в распределении мест, но должен всему указать свое место» /1, с.V/. Итак, не повременное описание событий интересует его прежде всего, а «их свойства и связь». И в этом смысле Н.М. Карамзина следовало бы назвать не «последним летописцем», а первым действительно подлинным исследователем своего отечества.

Важным принципом при написании «Истории…» является принцип следования правде истории, как он ее понимает, пусть и была она иногда горька. «История не роман, а мир не сад, где все должно быть приятно. Она изображает действительны мир» /1, с. VIII/ замечает Карамзин. Но он понимает ограниченные возможности историка в деле достижения исторической истины, так как в истории « как в деле человеческом, бывает примесь лжи, однако ж характер истины всегда более или менее сохраняется, и сего довольно для нас, чтобы составить себе общее представление о людях и деяниях» /1, с. VIII/. Следовательно, историк может творить из того материала, который у него есть и он не может произвести «золота из меди, но должен очистить и медь, должен знать всего цену и свойства; открывать великое, где оно таится, и не давать малому прав великого» /1, с. XI/. Научная достоверность - лейтмотив, постоянно беспокойно звучащий на всем протяжении карамзинской «Истории…»

Еще одним важнейшим достижением «Истории…» является то, что здесь с ясностью раскрывается новая философия истории: только что начавший складываться историзм «Истории...». Историзм открывал принципы постоянного изменения, развития и совершенствования человеческого общества. Порождал понимание места каждого народа в истории человечества, своеобразие культуры каждой науки, особенности национального характера.. Карамзин провозгласил одним из своих принципов создании истории общества во всех ее проявлениях, описание всего того, что входит в «состав» гражданского бытия людей: успехи разума, искусства, обычаи, законы. Промышленность, причем Карамзин стремится «переданное нам веками соединить в систему ясную стройным сближением частей» /1, с. XI/. Этот комплексный подход к истории, проникнутый понятием единства исторического процесса, выявлением причинно-следственных связей событий составляет основу исторической концепции Карамзина.

Но не во все историк опередил свой век: «он был сыном времени и по общей дворянской настроенности своей идеологии, хотя и облагороженной просветительскими идеями и по общему провиденциалистскому подходу к истории, несмотря на стремление выявить ее житейские закономерности, и порой наивными попытками оценить роль той или иной личности в истории,. что вполне соответствовало духу той эпохи» /58, с.452/.

Его провиденциализм ощущается в оценке крупных исторических событий. Так, например, он искренне верит в то, что явление Лжедмитрия I в истории России было рукой проведения, покаравшего Бориса Годунова, по его мнению, за убийство царевича Дмитрия

Так же нельзя не сказать и о том, что в своей «Истории…» Карамзин поставил проблему художественного воплощения истории страны. «Художественность изложения как непременный закон исторического повествования была сознательно прокламирована историком» /58, с..428/, считавшим, что: «видеть действие действующих», стремиться к тому, чтобы исторические лица жили «не одним сухим именем….» /1, с. III/. В предисловии Н.М. Карамзин перечисляет: «порядок, ясность, сила, живопись. Он творит из данного вещества…» /1, с. III/. «Он» у Карамзина - это историк, а подлинность материала, упорядоченность и ясность изложения, живописная сила языка - таковы выразительные средства, находившиеся в его распоряжении.

Именно из-за своего литературного характера «История…» подверглась критике со стороны современников и историков последующих лет. Так, «Стремление Карамзина превратить историческое изложение в занимательный рассказ, оказывающий нравственно воздействие на читателя, не отвечало представлениям С.М. Соловьева о задачах исторической науки. Он пишет, что Карамзин смотрит на свою историю со стороны искусства» /67, с.18/. Н.М. Тихомиров обвиняет Н.М. Карамзина в склонности «даже иногда несколько отойти от источника, лишь бы представить яркие картины, яркие характеры» /66, с.284/. Да, у нас есть фундаментальные труды, созданные мощными исследовательскими коллективами, но очень мало увлекательных книг по отечественной истории. Писатель может специально затруднить свою манеру изложения, усложнить язык, создать многоплановость сюжета. А с другой стороны, он может приблизить читателя к своей работе, сделать его участником событий, сделать исторический образ реальным, что делал Карамзин и его «Историю…» читали с огромнейшим удовольствием. Так разве можно обвинить историка только в том, что его манера изложения интересна читателю?

«Свое понимание причин развития исторического процесса, свои творческие принципы Карамзин получил возможность проверить на практике. Для нас это особенно интересно, поскольку с позиций современной научной методологии мы со всей очевидностью понимаем всю историческую ограниченность взглядов Карамзина»/58, с.429/. Но я думаю, что судить историка нужно не с высот исторического и диалектического материализма, а с позиций тех научных возможностей, которыми он располагал.

Итак, движущей силой исторического процесса Карамзин считал власть, государство. И весь русский исторический процесс представлялся ему борьбой начал самодержавных с иными проявлениями властвования - народовластием, олигархическим и аристократическим правлением, удельными тенденциями. Становление единовластия, а затем самодержавия стало тем стержнем, на который, по мнению Карамзина, нанизывалась вся общественная жизнь России. В связи с этим подходом, Карамзин создал традицию русской истории, целиком зависящую от истории самодержавия. Структура и текст «Истории государства Российского» позволяют довольно точно установить конкретную периодизацию истории, которой пользовался Карамзин. Кратко это будет выглядеть следующим образом:

· Первый период - от призвания варяжских князей (от «первого самодержца российского» /2, с.7/) до Святополка Владимировича, разделившего государства на уделы.

· Второй период - от Святополка Владимировича до Ярослава II Всеволодовича, восстановившего единство государства.

· Третий период - от Ярослава II Всеволодовича до Ивана III (время падения русского государства).

· Четвертый период - время княжения Ивана III и Василия III (завершен процесс ликвидации феодальной раздробленности).

· Пятый период - царствование Ивана Грозного и Федора Ивановича (аристократический образ правления)

· Шестой период охватывает Смутное время, которое начинается с воцарения Бориса Годунова

Таким образом, история России у Карамзина - это борьба единовластия и раздробленности. Первым человеком, который принес самодержавие в Россию, был варяг Рюрик, и автор «Истории…» - это последовательный сторонник норманнской теории происхождения Русского государства. Карамзин пишет, что варяги «долженствовали быть образованнее славян», /2, с68/ и что варяги «законодатели наших предков, были их наставниками в искусстве войны… в искусстве мореплавания» /2, с.145-146/. Правление норманнов отмечалось автором как «выгодное и спокойное» /2, с.68/.

Вместе с этим, Карамзин утверждает, что история человечества - это история всемирного прогресса, основу которого составляет духовное совершенствование людей, и что историю человечества делают великие люди. И, исходя из этого, не случайным является то, что автор построил свой труд по следующему принципу: каждая глава содержит описание жизнедеятельности отдельного князя и названа именем этого правителя.

В нашей историографии уже давно и прочно сложился образ Карамзина как ярого монархиста, безоговорочного сторонника самодержавия. Говорилось, что его любовь к отечеству - это всего лишь любовь к самодержавию. Но сегодня можно говорить, что такие оценки являются научным стереотипом прошлых лет, одним из идеологизмов, на которых так долго строилась историческая наука и историография. Нет необходимости в чем-то реабилитировать или оправдывать Карамзина. Он был и остается ярким выразителем самодержавия в России, дворянским историографом. Но самодержавие не было для него примитивным пониманием власти, предназначенной подавлять «холопов» и поднимать дворянство, а являлось олицетворением высокой человеческой идеи порядка, безопасности подданных, их благоденствия, гарантом раскрытия всех лучших человеческих качеств, гражданских и личных; общественным арбитром /58, с.434/. И он рисовал идеальный образ такого правления.

«Основная цель сильного правления - это создание условий для максимального раскрытия человеческих способностей - землепашца, писателя, ученого; именно такое состояние общества и ведет к истинному прогрессу не только отдельные народы, но и все человечество» /45, с.43/.

И это возможно, если обществом правит просвещенный монарх. Огромной заслугой Карамзина как историка является то, что он не только использовал великолепный для своего времени корпус источников, но и то, что многие из исторических материалов он открыл сам благодаря своей работе в архивах с рукописями. Источниковедческая база его труда была беспрецедентна для того времени. Он впервые ввел в научный оборот Лаврентьевскую и Троицкую летописи, Судебник 1497 г., сочинения Кирилла Туровского, многие актовые дипломатические материалы. Он широко использовал греческие хроники и сообщения восточных авторов, отечественную и зарубежную эпистолярную и мемуарную литературу. Его история стала поистине русской исторической энциклопедией.

В противоречивом потоке мнений современников и позднейших читателей «Истории государства Российского», породившие в конце концов многолетнюю ожесточенную полемику. Можно легко обнаружить одну интересную особенность - как бы ни были восторженны или суровы отзывы о труде Карамзина, в целом они были единодушны в высокой оценке той части «Истории государства Российского», которая самим Карамзиным была названа «Примечаниями». «Примечания» как бы вынесены за рамки основного текст «Истории…» и значительно превышавшие его объем, уже внешне сделали непохожим труд историографа на исторические сочинения предшествующего и последующего времени. Посредством «Примечаний» Карамзин предложил своим читателям историческое сочинение на двух уровнях: художественном и научном. Они открывали читателю возможность альтернативного карамзинскому взгляда на события прошлого. «Примечания» содержат обширные выписки, цитаты из источников, пересказ документов (нередко они представлены целиком), ссылки на исторически сочинения предшественников и современников. Карамзин в той или иной степени привлек все отечественные публикации о событиях отечественной истории до начала XVII в. и ряд иностранных изданий. По мере подготовки новых томов число, а главное - ценность таких материалов все увеличивалась. И Карамзин решается на смелый шаг - расширяет их публикацию в «Примечаниях». «Если бы все материалы, - писал он, -были у нас собраны, изданы, очищены критикою, то мне оставалось бы единственно ссылаться; но когда большая часть их в рукописях, в темноте; когда едва ли что обработано, изъяснено, соглашено, то надобно вооружиться терпением» /1, с. XIII/. Поэтому «Примечания» стали важным собрание впервые вводимых в научный оборот источников.

По существу, «Примечания» - первая и наиболее полная хрестоматия источников по русской истории до начала XVII в. Одновременно - это научная часть «Истории государства Российского», в которой Карамзин стремился подтвердить рассказ о прошлом отечества, разбирал мнения предшественников, спорил с ними, доказывал собственную правоту.

Карамзин сознательно или вынуждено превратил свои «Примечания» в своеобразный компромисс между требованиями научного знания о прошлом и потребительском использовании исторического материала, то есть выборочном, основанном на стремлении подобрать источники и факты, отвечающие его конструкции. Например, рассказывая о воцарении Бориса Годунова, историограф не таит художественных средств для изображения всеобщего народного восторга, следуя за Утвержденной грамотой Земского собора 1598 г. Но Карамзину был известен и другой источник, помещенный им в «Примечания», повествующим, что «восторг» объяснялся грубым принуждением со стороны клевретов Бориса Годунова.

Однако, публикуя источники в «Примечаниях», Карамзин далеко не всегда точно воспроизводил тексты Здесь и модернизация правописания, и смысловые добавления, и пропуск целых фраз. В результате, в «Примечаниях» как бы создавался никогда не существовавший текст. Пример этому - публикация «Повести о понимании князя Андрея Ивановича Старицкого» /7, с.16/. Нередко историограф публиковал в примечаниях те части текстов источников, которые соответствовали его повествованию и исключая места, противоречащие этому.

Все вышесказанное заставляет с осторожностью относиться к текстам, помещенным в «Примечаниях». И это не удивительно. «Примечания» для Карамзина - это доказательство не только того, как было, но и подтверждение его взглядов на то, как было. Исходную позицию такого подхода историограф высказал следующим образом: «Но история, говорят, наполнена ложью; скажем лучше, что в ней, как в деле человеческом, бывает примесь лжи, однако ж характер истины всегда более или менее сохраняется; и сего довольно для нас, чтобы составить общее понятие о людях и деяниях» /1, с.12/. Довольство историографа «характером истины» о прошлом, по существу, означало для него следование тем источникам, которые отвечали его исторической концепции.

Неоднозначность оценок «Истории государства Российского», творчества и личности Н.М. Карамзина характерны со времени выхода в свет первого тома «Истории государства Российского» вплоть до наших дней. Но все единодушны в том, что это редчайший пример в истории мировой культуры, когда памятник исторической мысли воспринимался бы современниками потомками как вершинное произведение и художественной литературы.

Для Карамзина в истории характерна строгая торжественность, четкий и как бы замедленный ритм изложения, более книжный язык. Заметно нарочитое стилистическое свойство в описаниях деяний и характеров, четкая прорисовка частностей. Полемика ученых и публицистов конца 1810-х - начала 1830-х гг. в связи с появлением томов «Истории…» Карамзина, размышления и отклики первых читателей, особенно декабристов и Пушкина, отношению к наследию Карамзина следующих поколений, знание «Истории государства Российского» в развитии исторической науки, литературы, русского языка - темы, давно уже привлекшие внимание. Однако «История…» Карамзина как явление научной жизни изучено еще недостаточно. Между тем, этот труд наложил чувственный отпечаток на представления русских людей о прошлом своего отечества, да и вообще, об истории. В течение почти столетия не было в России другого исторического сочинения. И не было другого исторического труда, который, потеряв былое значение в глазах ученых, оставался бы столь долго в обиходе культуры так называемой. широкой публики.

«История государства Российского» продолжала восприниматься как данность отечественной культуры даже тогда, когда существенно обогатились знания о Древней Руси и стали господствовать новые концепции исторического развития России и исторического процесса в целом. Без знания «Истории…» Карамзина немыслимо было называться в России образованным человеком. И, вероятно, В.О. Ключевский нашел правильное объяснение этому, отметив, что «взгляд Карамзина на историю…строился на нравственно-психологической эстетике» /37, с.134/. Восприятие образное предшествует логическому, и эти первые образы дольше удерживаются в сознании, чем логические построения, вытесняемые позже более основательными концепциями.

Историческое знание - важнейшая часть нашей культурной жизни. Воспитание историей неотделимо от нравственного воспитания, от формирования общественно-политических воззрений, даже эстетических представлений. Издание «Истории государства Российского», причем в полном виде, помогает увидеть не только первоистоки важнейших явлений в истории русской науки, литературы, языка, но и облегчает изучение исторической психологии, истории общественного сознания. Поэтому труд Н.М. Карамзина на долгое время стал образцом подходов к исследованию основных сюжетов Российской истории.

Сегодня на уроке мы поговорим о повести Н.М. Карамзина «Бедная Лиза», узнаем подробности её создания, исторический контекст, определим, в чём новаторство автора, проанализируем характеры героев повести, а также рассмотрим нравственные вопросы, поднятые писателем.

Надо сказать, что выход в свет этой повести сопровождался необыкновенным успехом, даже ажиотажем среди русской читательской публики, что неудивительно, потому что появилась первая русская книга, героям которой можно было бы так же сопереживать, как и «Страданиям юного Вертера» Гёте или «Новой Элоизе» Жан-Жака Руссо. Можно сказать, что русская литература начала становиться на один уровень с европейской. Восторг и популярность были такими, что началось даже паломничество к месту событий, описанных в книге. Как вы помните, дело происходит недалеко от Симонова монастыря, место получило название «Лизин пруд». Это место становится настолько популярным, что некоторые злоязычные люди даже сочиняют эпиграммы:

Здесь утопилася
Эрастова невеста…
Топитесь, девушки,
В пруду довольно места!

Ну можно ль поступать
Безбожнее и хуже?
Влюбиться в сорванца
И утопиться в луже.

Всё это способствовало необыкновенной популярности повести среди русских читателей.

Естественно, популярность повести придавал не только драматичный сюжет, но и то, что она вся была художественно необычна.

Так до Карамзина в России ещё никто не писал. Притом необычность начиналась уже с экспозиции, с описания места, где будет происходить действие повести.

«Может быть, никто из живущих в Москве не знает так хорошо окрестностей города сего, как я, потому что никто чаще моего не бывает в поле, никто более моего не бродит пешком, без плана, без цели - куда глаза глядят - по лугам и рощам, по холмам и равнинам. Всякое лето нахожу новые приятные места или в старых новые красоты. Но всего приятнее для меня то место, на котором возвышаются мрачные, готические башни Си...нова монастыря» (рис. 3).

Рис. 3. Литография Симонова монастыря ()

Здесь тоже есть необычность: с одной стороны, Карамзин точно описывает и обозначает место действия - Симонов монастырь, с другой стороны, эта зашифрованность создаёт некую таинственность, недосказанность, что очень соответствует духу повести. Главной становится установка на невымышленность событий, на документальность. Неслучайно рассказчик скажет, что он узнал об этих событиях от самого героя, от Эраста, который поведал ему об этом незадолго до своей смерти. Именно это ощущение, что всё происходило рядом, что можно было быть свидетелем этих событий, заинтриговывало читателя и придавало повести особый смысл и особый характер.

Рис. 4. Эраст и Лиза («Бедная Лиза» в современной постановке) ()

Любопытно, что эта частная, незамысловатая история двух молодых людей (дворянина Эраста и крестьянки Лизы (рис. 4)) оказывается вписанной в очень широкий исторический и географический контекст.

«Но всего приятнее для меня то место, на котором возвышаются мрачные, готические башни Си...нова монастыря. Стоя на сей горе, видишь на правой стороне почти всю Москву, сию ужасную громаду домов и церквей, которая представляется глазам в образе величественного амфитеатра »

Слово амфитеатр Карамзин выделяет, и это, наверное, неслучайно, ведь место действия становится своеобразной ареной, где разворачиваются события, открытые для взора всех (рис. 5).

Рис. 5. Москва, XVIII век ()

«великолепная картина, особливо когда светит на нее солнце, когда вечерние лучи его пылают на бесчисленных златых куполах, на бесчисленных крестах, к небу возносящихся! Внизу расстилаются тучные, густо-зеленые цветущие луга, а за ними, по желтым пескам, течет светлая река, волнуемая легкими веслами рыбачьих лодок или шумящая под рулем грузных стругов, которые плывут от плодоноснейших стран Российской империи и наделяют алчную Москву хлебом» (рис. 6).

Рис. 6. Вид с Воробьевых гор ()

На другой стороне реки видна дубовая роща, подле которой пасутся многочисленные стада; там молодые пастухи, сидя под тению дерев, поют простые, унылые песни и сокращают тем летние дни, столь для них единообразные. Подалее, в густой зелени древних вязов, блистает златоглавый Данилов монастырь; еще далее, почти на краю горизонта, синеются Воробьевы горы. На левой же стороне видны обширные, хлебом покрытые поля, лесочки, три или четыре деревеньки и вдали село Коломенское с высоким дворцом своим».

Любопытно, для чего частную историю Карамзин как бы обрамляет этой панорамой? Оказывается, эта история становится часть общечеловеческой жизни, принадлежностью русской истории и географии. Это всё придавало описанным в повести событиям обобщающий характер. Но, давая общий намёк на эту всемирную историю и эту обширную биографию, Карамзин всё же показывает, что частная история, история отдельных людей, ничем не знаменитых, простых, влечет его к себе намного сильнее. Пройдет 10 лет, и Карамзин станет профессиональным историком и начнет работать над своей «Историей государства российского», написанной в 1803-1826 гг (рис. 7).

Рис. 7. Обложка книги Н. М. Карамзина «История государства российского» ()

Но пока в центре его литературного внимания история простых людей - крестьянки Лизы и дворянина Эраста.

Пожалуй, главным художественным открытием Карамзина в «Бедной Лизе» становится образ рассказчика, повествователя. Речь идёт от лица человека, заинтересованного в судьбах своих героев, человека, неравнодушного к ним, сострадающего чужим несчастьям. Т. е. Карамзин создаёт образ рассказчика в полном соответствии с законами сентиментализма. И вот это становится небывалым, такое в русской литературе происходит впервые.

Сентиментализм - это мироощущение и тенденция мышления, направленные на выявление, усиление, подчёркивание эмоциональной стороны жизни.

В полном соответствии с замыслом Карамзина рассказчик неслучайно говорит: «Я люблю те предметы, которые трогают моё сердце и заставляют меня проливать слёзы нежной скорби!».

Описание в экспозиции пришедшего в упадок Симонова монастыря, с его разрушившимися кельями, а также разрушающейся хижины, в которой жили Лиза и её мать, уже с самого начала вводят в повесть тему смерти, создаёт тот мрачный тон, который и будет сопутствовать рассказу. И в самом начале повести звучит одна из главных тем и излюбленных идей деятелей Просвещения - мысль о внесословной ценности человека. И прозвучит она необычно. Когда рассказчик будет говорить об истории Лизиной матери, о ранней смерти её мужа, Лизиного отца, он скажет, что она долго не могла утешиться, и произнесёт знаменитую фразу: «…ибо и крестьянки любить умеют» .

Сейчас эта фраза стала почти крылатой, и мы часто не соотносим её с первоисточником, хотя в повести Карамзина она оказывается в очень важном историческом, художественном и культурном контексте. Оказывается, чувства простолюдинов, крестьян ничем не отличаются от чувств людей благородных, дворян, крестьянки и крестьяне способны на тонкие и нежные чувства. Это открытие внесословной ценности человека сделано деятелями эпохи Просвещения и становится одним из лейтмотивов повести Карамзина. Причём не только в этом месте: Лиза скажет Эрасту, что между ними ничего не может быть, поскольку она крестьянка. Но Эраст начнёт её утешать и будет говорить о том, что ему не нужно другого счастья в жизни, кроме любви Лизы. Оказывается, действительно, чувства простых людей могут быть столь же тонки и изысканны, как и чувства людей благородного происхождения.

В начале повести прозвучит еще одна очень важная тема. Мы видим, что в экспозиции своего произведения Карамзин сосредоточивает все основные темы и мотивы. Это тема денег и их губительной силы. При первом свидании Лизы и Эраста парень захочет вместо запрошенных Лизой пяти копеек за букет ландышей дать ей рубль, но девушка откажется. Впоследствии же, как бы откупаясь от Лизы, от её любви, Эраст даст её десять империалов - сто рублей. Естественно, Лиза машинально возьмёт эти деньги, а потом попытается через свою соседку, крестьянскую девочку Дуню, передать их своей матери, но и матери эти деньги окажутся ни к чему. Она не сможет ими воспользоваться, так как при известии о смерти Лизы сама скончается. И мы видим, что, действительно, деньги являются той губительной силой, которая приносит людям несчастье. Достаточно вспомнить печальную историю самого Эраста. По какой причине он отказался от Лизы? Ведя легкомысленную жизнь и проигравшись в карты, он вынужден был жениться на богатой пожилой вдове, т. е. он тоже фактически продаётся за деньги. И вот эту несовместимость денег как достижения цивилизаций с естественной жизнью людей и демонстрирует Карамзин в «Бедной Лизе».

При достаточно традиционном литературном сюжете - рассказе о том, как молодой повеса-дворянин соблазняет простолюдинку - Карамзин всё же решает его не совсем традиционно. Уже давно было замечено исследователями, что Эраст вовсе не является таким традиционным примером коварного соблазнителя, он действительно любит Лизу. Он человек с добрым умом и сердцем, но слабый и ветреный. И вот эта ветреность его и губит. И губит его, как и Лизу, слишком сильная чувствительность. И вот здесь заключается один из главных парадоксов карамзинской повести. С одной стороны, он проповедник чувствительности как пути морального совершенствования людей, а с другой стороны, он же показывает, как чрезмерная чувствительность может принести пагубные последствия. Но Карамзин не моралист, он не призывает осуждать Лизу и Эраста, он призывает нас сочувствовать их горестной судьбе.

Так же необычно и новаторски Карамзин использует в своей повести пейзажи. Пейзаж у него перестает быть просто местом действия и фоном. Пейзаж становится своеобразным ландшафтом души. То, что происходит в природе, часто отражает то, что происходит в душе героев. И природа как будто бы отвечает героям на их чувства. Например, вспомним прекрасное весеннее утро, когда Эраст впервые приплывает по реке на лодке к домику Лизы, и наоборот, мрачную, беззвёздную ночь, сопровождающуюся бурей и громом, когда происходит грехопадение героев (рис. 8). Таким образом, пейзаж становился тоже активной художественной силой, что также являлось художественным открытием Карамзина.

Рис. 8. Иллюстрация к повести «Бедная Лиза» ()

Но главным художественным открытием становится образ самого рассказчика. Все события поданы не объективно и бесстрастно, а через его эмоциональную реакцию. Он-то и оказывается подлинным и чувствительным героем, потому что способен переживать несчастья других, как свои. Он оплакивает своих слишком чувствительных героев, но при этом остается верен идеалам сентиментализма и верным приверженцем идеи чувствительности как способа достижения социальной гармонии.

Список литературы

1. Коровина В.Я., Журавлёв В.П., Коровин В.И. Литература. 9 класс. М.: Просвещение, 2008 год.
2. Ладыгин М.Б., Есин А.Б., Нефёдова Н.А. Литература. 9 класс. М.: Дрофа, 2011 год.
3. Чертов В.Ф., Трубина Л.А., Антипова А.М. Литература. 9 класс. М.: Просвещение, 2012 год.

1. Интернет портал «Lit-helper» ()
2. Интернет портал «fb.ru» ()
3. Интернет портал «KlassReferat» ()

Домашнее задание

1. Прочитайте повесть «Бедная Лиза».
2. Охарактеризуйте главных героев повести «Бедная Лиза».
3. Расскажите, в чём новаторство Карамзина в повести «Бедная Лиза».

Доброго времени суток, Даша!

Современники знали Н.М.Карамзина как первоклассного литератора, критика, драматурга, организатора издательского дела. Поклонники его сентименталистского пера отмечают повесть "Бедная Лиза", филологи - стремление освободить русский язык от оков церковнославянской лексики.

Вклад Карамзина в развитие российской культуры

В 1802 г. Николай Михайлович выпускает первый томик журнала "Вестник Европы", открывая новую страницу в печатном деле. Он одним из первых в России занимается переводом и пропагандой произведений Шекспира, чем заслуживает признание многих неравнодушных ценителей зарубежной классики. Наряду со всем этим Карамзин остается живым явлением русской культуры именно благодаря своим историческим трудам, в которых автор, следуя лучшим традициям предшественников, предпринимает попытку перенести исторические реалии на бумагу, базируясь не только на фактологически выверенной, но и нравственно наставляющей концепции.

Н.М.Карамзин как историк

В 1818 г. в свет выходят первые 8 томов его главного труда "История государства Российского". Эта работа стала образцом любви и бесконечного уважения к родной стране и ее народу, служению которому ее автор отдал весь запас душевных и физических сил. Вместе с тем необходимость написания "Истории" была продиктована и чисто практическими аспектами современной Карамзину эпохи: в условиях начавшегося разложения феодально-крепостного строя автор выступил с программой его сохранения. Это обусловило оценку самого историка и его труда как "предтечи консервативного направления" отечественной мысли, вызвало неоднозначный отклик общественности. Крепостники превозносили автора, либеральные деятели порицали его.

Однако "первый историк и последний летописец" по меткому выражению Пушкина сумел привлечь внимание литераторов к отечественной истории. Под его влиянием были созданы "Исторические думы" К.Ф.Рылеева, "Борис Годунов" А.С.Пушкина, исторические романы И.И.Лажечникова и Н.В.Кукольника. Карамзин "вывел в тренды" историю и как науку, и как культурный феномен среди просвещенной российской аристократии, копирующей западный стиль жизни.

Как истинный патриот своего Отечества Карамзин стремился привить любовь и уважение к истории той части населения Российской империи, которая не только была восприимчивее, но и обладала реальным политическим весом. Николай Михайлович полагал, что именно история рассудит деятелей настоящего, ибо "потомство есть своего рода кассационный суд, который разбирает инстинктивно дела прошедших времен...", а потому "есть великая историческая правда, которая восстанавливает честь и невинность тех деятелей, которых имена пострадали только от страстей и злобы или от предрассудков современников...".

Карамзин обозначил определяющую роль исторической науки в народном сознании, предупреждая о неизбежности "суда потомков". Вместе с тем, на мой взгляд, Карамзин показал, что у историка есть власть над временем, т.к. именно он может создать позитивный или же, наоборот, негативный "имидж" своей эпохи в глазах последующих поколений. Сильнейший по силе воздействия императив, выдвинутый историком, состоит в том, что для России единственно приемлемой формой правления является самодержавие; духовного устройства — деятельность служителей культа, а народного самосознания - исторический национализм, имеющий ярко выраженный антизападнический характер.

Обратной стороной актуализации исторической тематики в сознании современников стала её привязанность к тому варианту подачи исторических событий, который Карамзин изложил на страницах своего труда. Историк пользовался у публики огромным нравственным авторитетом, с которым не мог не считаться сам император. Возбудив живой интерес к историческому наследию страны, Карамзин вольно трактовал недоступные широкому кругу лиц источники, адаптировав их сообразно социально-политическим потребностям времени. Он практически сформировал многие аспекты русского национального сознания: идеологическое противоборство по линии Россия - Запад, исключительный путь русского народа, нацеленный на сохранение самодержавия вкупе с православием.

Карамзин положил начало обоснованию права не перенимать удачный опыт западных цивилизаций, предпочитая классические идеалы государственности, выраженные в следовании традициям, как ни странно, восточных деспотий, предлагая идти в стезе особого пути, концепция которого не найдена до сих пор. Возможно, здесь и кроется источник несформированности гражданского общества в современной России, привычки винить во всем Запад с его "разрушительным влиянием", неспособности отказаться от вековой модели сознания, основанной на вере в справедливого самодержца, снимающего с подданных ответственность за принятие решений. В контексте размышлений о будущем нашей страны стоит задуматься над тем, что самосознание русского народа веками формировали профессионалы, и нередко по высшему заказу, в то время как самому населению отводилась роль пассивной базы для идеологических экспериментов.

Выводы

Человек осознает свое настоящее сквозь призму истории. Н.М.Карамзин своим фундаментальным историческим трудом наметил контуры будущего образа России в мире, а также внедрил в отечественную социально-политическую мысль определенные стандарты, во многом сформировав национальную стратегию как Российской империи, так и ее преемников на политической арене.

С наилучшими пожеланиями, Юлия.

А. Венецианов "Портрет Н.М. Карамзина"

«Искал я к истине пути,
Хотел узнать всему причину…» (Н.М. Карамзин)

«История государства российского» была последним и незаконченным трудом выдающего русского историка Н.М. Карамзина: всего было написано 12 томов исследования, российская история изложена до 1612 г.

Интерес к истории появился у Карамзина ещё в молодости, но до его призвания как историка был длинный путь.

Из биографии Н.М. Карамзина

Николай Михайлович Карамзин родился в 1766 г. в родовом поместье Знаменское Симбирского уезда Казанской губернии в семье отставного капитана, среднепоместного симбирского дворянина. Получил домашнее образование. Учился в Московском университете. Короткое время служил в преображенском гвардейском полку Петербурга, именно к этому времени относятся его первые литературные опыты.

После выхода в отставку некоторое время жил в Симбирске, а затем переехал в Москву.

В 1789 г. Карамзин уезжает в Европу, где в Кенигсберге посещает И. Канта, а в Париже становится свидетелем Великой французской революции. Возвратившись в Россию, он публикует «Письма русского путешественника», которые делают его известным писателем.

Писатель

«Влияние Карамзина на литературу можно сравнить с влиянием Екатерины на общество: он сделал литературу гуманною» (А.И. Герцен)

Творчество Н.М. Карамзина развивалось в русле сентиментализма.

В. Тропинин "Портрет Н.М. Карамзина"

Литературное направление сентиментализм (от фр. sentiment – чувство) было популярно в Европе с 20-х по 80-е годы XVIII в., а в России – с конца XVIII до начала XIX в. Идеологом сентиментализма считается Ж.-Ж. Русо.

В Россию европейский сентиментализм проник в 1780-х–начале 1790-х гг. благодаря переводам «Вертера» Гете, романов С. Ричардсона и Ж.-Ж. Руссо, которые были очень популярны в России:

Ей рано нравились романы;

Они ей заменяли всё.

Она влюблялася в обманы

И Ричардсона и Руссо.

Пушкин говорит здесь о своей героине Татьяне, но сентиментальными романами зачитывались все девушки того времени.

Главная особенность сентиментализма состоит в том, что внимание в них в первую очередь уделяется душевному миру человека, на первом месте стоят чувства, а не разум и великие идеи. Герои произведений сентиментализма обладают врожденной нравственной чистотой, неиспорченностью, они живут на лоне природы, любят её и слиты с ней.

Такой героиней является Лиза из повести Карамзина «Бедная Лиза» (1792). Эта повесть имела огромный успех у читателей, за ней последовали многочисленные подражания, но главное значение сентиментализма и в частности повести Карамзина было в том, что в таких произведениях раскрывался внутренний мир простого человека, который вызывал в других умение сопереживать.

В поэзии Карамзин также был новатором: прежняя поэзия, представленная одами Ломоносова и Державина, говорила на языке разума, а стихи Карамзина заговорили языком сердца.

Н.М. Карамзин – реформатор русского языка

Он обогатил русский язык многими словами: «впечатление», «влюблённость», «влияние», «занимательный», «трогательный». Ввёл в обиход слова «эпоха», «сосредоточить», «сцена», «моральный», «эстетический», «гармония», «будущность», «катастрофа», «благотворительность», «вольнодумство», «достопримечательность», «ответственность», «подозрительность», «промышленность», «утончённость», «первоклассный», «человечный».

Его языковые реформы вызвали бурную полемику: члены общества «Беседа любителей русского слова», во главе которого стояли Г. Р. Державин и А. С. Шишков, придерживались консервативных взглядов, выступали против реформы русского языка. В ответ на их деятельность в 1815 г. образовалось литературное общество «Арзамас» (в него входили Батюшков, Вяземский, Жуковский, Пушкин), которое иронизировало над авторами «Беседы» и пародировало их произведения. Была одержана литературная победа «Арзамаса» над «Беседой», которая упрочила и победу языковых изменений Карамзина.

Карамзиным также была введена в алфавит буква Ё. До этого слова «ёлка», «ёж» писались так: «іолка», «іож».

Карамзин ввёл в русскую письменность также тире, один из знаков препинания.

Историк

В 1802 г. Н.М. Карамзин написал историческую повесть «Марфа-посадница, или Покорение Новагорода», а в 1803 г. Александр I назначил его на должность историографа, таким образом, всю оставшуюся жизнь Карамзин посвятил написанию «Истории государства российского», фактически закончив с художественной литературой.

Исследуя рукописи XVI в., Карамзин открыл и опубликовал в 1821 г. «Хождение за три моря» Афанасия Никитина. В связи с этим он писал: «… в то время как Васко да Гамма единственно мыслил о возможности найти путь от Африки к Индостану, наш тверитянин уже купечествовал на берегу Малабара» (историческая область в Южной Индии). Кроме этого, Карамзин был инициатором установки памятника К. М. Минину и Д. М. Пожарскому на Красной площади и выступал с инициативой воздвижения памятников выдающимся деятелям отечественной истории.

«История государства российского»

Исторический труд Н.М. Карамзина

Это многотомное сочинение Н. М. Карамзина, описывающее российскую историю с древнейших времён до правления Ивана IV Грозного и Смутного времени. Труд Карамзина не был первым в описании истории России, до него уже были исторические труды В. Н. Татищева и М. М. Щербатова.

Но «История» Карамзина имела, кроме исторических, высокие литературные достоинства, в том числе и благодаря лёгкости письма, она привлекла к русской истории не только специалистов, но и просто образованных людей, что очень способствовало становлению национального самосознания, интереса к прошлому. А.С. Пушкин писал, что «все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную. Она была для них новым открытием. Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка – Колумбом».

Считается, что в этом труде Карамзин всё-таки больше проявил себя не как историк, а как писатель:«История» написана красивым литературным языком (кстати, в ней Карамзин не употреблял букву Ё), но историческая ценность его труда безусловна, т.к. автор пользовался рукописями, которые были впервые опубликованы именно им и многие из которых до настоящего времени не сохранились.

Работая над «Историей» до конца жизни, Карамзин не успел её закончить. Текст рукописи обрывается на главе «Междоцарствие 1611-1612».

Работа Н.М. Карамзина над «Историей государства Российского»

В 1804 г. Карамзин удалился в усадьбу Остафьево, где полностью посвятил себя написанию «Истории».

Усадьба Остафьево

Остафьево – подмосковная усадьба князя П. А. Вяземского. Её построил в 1800-07 гг. отец поэта, князь А. И. Вяземский. Поместье оставалось во владении Вяземских до 1898 г., после чего перешло во владение графов Шереметевых.

В 1804 г. А. И. Вяземский пригласил поселиться в Остафьеве своего зятя, Н.М. Карамзина, который работал здесь над «Историей государства Российского». В апреле 1807 г. после смерти отца владельцем усадьбы стал Петр Андреевич Вяземский, при котором Остафьево стало одним из символов культурной жизни России: здесь много раз бывали Пушкин, Жуковский, Батюшков, Денис Давыдов, Грибоедов, Гоголь, Адам Мицкевич.

Содержание «Истории государства российского» Карамзина

Н. М. Карамзин "История государства российского"

В ходе работы Карамзин нашёл Ипатьевскую летопись, именно отсюда черпал историк многие детали и подробности, но не загромождал ими текст повествования, а вынес их в отдельный том примечаний, которые имеют особое историческое значение.

В своём произведении Карамзин описывает народы, населявшие территорию современной России, истоки славян, их конфликт с варягами, рассказывает о происхождении первых князей Руси, их правлении, подробно описывает все важные события российской истории до 1612 г.

Значение труда Н.М. Карамзина

Уже первые публикации «Истории» потрясли современников. Её читали взахлёб, открывая для себя прошлое своей страны. Многие сюжеты писатели использовали в дальнейшем для художественных произведений. Например, Пушкин взял из «Истории» материал для своей трагедии «Борис Годунов», которую посвятил Карамзину.

Но, как всегда, были и критики. В основном современные Карамзину либералы возражали против этатистской картины мира, выраженной в труде историка, и его веры в действенность самодержавия.

Этатизм – это мировоззрение и идеология, абсолютизирующие роль государства в обществе и пропагандирующая максимальное подчинение интересов личностей и групп интересам государства; политика активного вмешательства государства во все сферы общественной и частной жизни.

Этатизм рассматривает государство как самый высший институт, стоящий над всеми остальными институтами, хотя своей целью он ставит создание реальных возможностей для всестороннего развития личности и государства.

Либералы упрекали Карамзина в том, что он в своём труде следил только за развитием верховной власти, которая постепенно приняла формы современного ему самодержавия, но пренебрёг историей самого русского народа.

Существует даже эпиграмма, приписываемая Пушкину:

В его «Истории» изящность, простота
Доказывают нам без всякого пристрастья
Необходимость самовластья
И прелести кнута.

Действительно, к концу жизни Карамзин являлся убеждённым сторонником абсолютной монархии. Он не разделял точки зрения большинства мыслящих людей на крепостное право, не был ярым сторонником его отмены.

Он скончался в 1826 г. в Петербурге и похоронен на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры.

Памятник Н.М. Карамзину в Остафьево

12 декабря (1 декабря по ст. стилю) 1766 года родился Николай Михайлович Карамзин – русский писатель, поэт, редактор «Московского журнала» (1791-1792) и журнала «Вестник Европы» (1802-1803), почётный член Императорской Академии наук (1818), действительный член Императорской Российской академии, историк, первый и единственный придворный историограф, один из первых реформаторов русского литературного языка, отец-основатель отечественной историографии и русского сентиментализма.

Вклад Н.М. Карамзина в русскую культуру трудно переоценить. Вспоминая всё, что успел сделать этот человек за краткие 59 лет своего земного существования, невозможно пройти мимо того факта, что именно Карамзин во многом определил лицо русского XIX века – «золотого» века русской поэзии, литературы, историографии, источниковедения и других гуманитарных направлений научного знания. Благодаря лингвистическим поискам, направленным на популяризацию литературного языка поэзии и прозы, Карамзин подарил своим современникам русскую литературу. И если Пушкин – это «наше всё», то Карамзина смело можно назвать «нашим Всем» с самой большой буквы. Без него вряд ли были бы возможны Вяземский, Пушкин, Баратынский, Батюшков и другие поэты так называемой «пушкинской плеяды».

«К чему ни обратись в нашей литературе – всему начало положено Карамзиным: журналистике, критике, повести, роману, повести исторической, публицизму, изучению истории,» - справедливо замечал впоследствии В.Г. Белинский.

«История государства Российского» Н.М. Карамзина стала не просто первой русскоязычной книгой по истории России, доступной широкому читателю. Карамзин подарил русским людям Отечество в полном смысле этого слова. Рассказывают, что, захлопнув восьмой, последний том, граф Фёдор Толстой по прозванию Американец воскликнул: «Оказывается, у меня есть Отечество!» И он был не один. Все его современники вдруг узнали, что живут в стране с тысячелетней историей и им есть, чем гордиться. До этого считалось, что до Петра I, прорубившего «окно в Европу», в России не было ничего хоть сколько-нибудь достойного внимания: тёмные века отсталости и варварства, боярское самовластие, исконно русская лень и медведи на улицах…

Многотомный труд Карамзина не был закончен, но, выйдя в свет в первой четверти XIX века, он полностью определил историческое самосознание нации на долгие годы вперёд. Вся последующая историография так и не смогла породить ничего более отвечающего сложившемуся под влиянием Карамзина «имперскому» самосознанию. Взгляды Карамзина оставили глубокий, неизгладимый след во всех областях русской культуры XIX–XX веков, сформировав основы национального менталитета, которые, в конечном итоге, определили пути развития русского общества и государства в целом.

Показательно, что в XX веке, развалившееся было под нападками революционных интернационалистов здание российской великодержавности к 1930-м годам вновь возродилось – под другими лозунгами, с другими лидерами, в другой идеологической упаковке. но… Сам подход к историографии отечественной истории, как до 1917 года, так и после, во многом остался по-карамзински ура-патриотическим и сентиментальным.

Н.М. Карамзин – ранние годы

Родился Н.М.Карамзин 12 декабря (1 ст.ст.) 1766 года в селе Михайловка Бузулукского уезда Казанской губернии (по другим данным – в родовом поместье Знаменское Симбирского уезда Казанской губернии). О его ранних годах мало что известно: не осталось ни писем, ни дневников, ни воспоминаний самого Карамзина о своём детстве. Он даже точно не знал своего года рождения и почти всю жизнь считал, что родился в 1765 году. Только под старость, обнаружив документы, «помолодел» на один год.

Вырос будущий историограф в усадьбе отца - отставного капитана Михаила Егоровича Карамзина (1724-1783), среднепоместного симбирского дворянина. Получил хорошее домашнее образование. В 1778 году был отправлен в Москву в пансион профессора Московского университета И.М. Шадена. Одновременно посещал в 1781-1782 годах лекции в университете.

Окончив пансион, в 1783 году Карамзин поступил на службу в Преображенский полк в Петербурге, где познакомился с молодым поэтом и будущим сотрудником своего «Московского журнала» Дмитриевым. Тогда же опубликовал свой первый перевод идиллии С. Геснера «Деревянная нога».

В 1784 году Карамзин вышел в отставку поручиком и более никогда не служил, что воспринималось в тогдашнем обществе как вызов. После недолгого пребывания в Симбирске, где он вступил в масонскую ложу «Золотого венца», Карамзин переехал в Москву и был введён в круг Н. И. Новикова. Он поселился в доме, принадлежавшем новиковскому «Дружескому учёному обществу», стал автором и одним из издателей первого детского журнала «Детское чтение для сердца и разума» (1787-1789), основанного Новиковым. В это же время Карамзин сблизился с семьёй Плещеевых. С Н. И. Плещеевой его долгие годы связывала нежная платоническая дружба. В Москве Карамзин издаёт свои первые переводы, в которых отчётливо виден интерес к европейской и русской истории: «Времена года» Томсона, «Деревенские вечера» Жанлиса, трагедия У. Шекспира «Юлий Цезарь», трагедия Лессинга «Эмилия Галотти».

В 1789 году в журнале «Детское чтение...» появилась первая оригинальная повесть Карамзина «Евгений и Юлия». Читатель её практически не заметил.

Путешествие в Европу

Как утверждают многие биографы, Карамзин не был расположен к мистической стороне масонства, оставаясь сторонником его деятельно-просветительского направления. Если сказать точнее, к концу 1780-х годов масонской мистикой в её русском варианте Карамзин уже «переболел». Возможно, охлаждение к масонству стало одной из причин его отъезда в Европу, в которой он провёл более года (1789-90), посетив Германию, Швейцарию, Францию и Англию. В Европе он встречался и беседовал (кроме влиятельных масонов) с европейскими «властителями умов»: И. Кантом, И. Г. Гердером, Ш. Бонне, И. К. Лафатером, Ж. Ф. Мармонтелем, посещал музеи, театры, светские салоны. В Париже Карамзин слушал в Национальном собрании О. Г. Мирабо, М. Робеспьера и других революционеров, видел многих выдающихся политических деятелей и со многими был знаком. Видимо, революционный Париж 1789 года показал Карамзину, насколько сильно на человека может воздействовать слово: печатное, когда парижане с живейшим интересом читали памфлеты и листовки; устное, когда выступали революционные ораторы и возникала полемика (опыт, которого нельзя было приобрести в то время России).

Об английском парламентаризме Карамзин был не слишком восторженного мнения (возможно, идя по стопам Руссо), но очень высоко ставил тот уровень цивилизованности, на котором находилось английское общество в целом.

Карамзин – журналист, издатель

Осенью 1790 года Карамзин возвратился в Москву и вскоре организовал издание ежемесячного «Московского журнала» (1790-1792), в котором была напечатана большая часть «Писем русского путешественника», повествующих о революционных событиях во Франции, повести «Лиодор», «Бедная Лиза», «Наталья, боярская дочь», «Флор Силин», очерки, рассказы, критические статьи и стихотворения. К сотрудничеству в журнале Карамзин привлёк всю литературную элиту того времени: своих друзей Дмитриева и Петрова, Хераскова и Державина, Львова, Нелединского-Мелецкого и др. Статьи Карамзина утверждали новое литературное направление - сентиментализм.

У «Московского журнала» было всего 210 постоянных подписчиков, но для конца XVIII века - это всё равно, что стотысячный тираж в конце XIX столетия. Тем более, что журнал читали именно те, кто «делал погоду» в литературной жизни страны: студенты, чиновники, молодые офицеры, мелкие служащие различных государственных учреждений («архивные юноши»).

После ареста Новикова власти всерьёз заинтересовались издателем «Московского журнала». На допросах в Тайной экспедиции спрашивают: не Новиков ли с «особенным заданием» посылал «русского путешественника» за границу? Новиковцы были людьми высокой порядочности и, разумеется, Карамзина выгородили, но из-за этих подозрений журнал пришлось прекратить.

В 1790-е годы Карамзин издавал первые русские альманахи - «Аглая» (1794 -1795) и «Аониды» (1796 -1799). В 1793 году, когда на третьем этапе Французской революции была установлена якобинская диктатура, потрясшая Карамзина своей жестокостью, Николай Михайлович отказался от некоторых своих прежних взглядов. Диктатура возбудила в нём серьёзные сомнения в возможности человечества достичь благоденствия. Он резко осудил революцию и все насильственные способы преобразования общества. Философия отчаяния и фатализма пронизывает его новые произведения: повести «Остров Борнгольм» (1793); «Сиерра-Морена» (1795); стихотворения «Меланхолия», «Послание к А. А. Плещееву» и др.

В этот период к Карамзину приходит настоящая литературная слава.

Фёдор Глинка: «Из 1200 кадет редкий не повторял наизусть какую-нибудь страницу из „Острова Борнгольма"» .

Имя Эраст, до этого совершенно непопулярное, всё чаще встречается в дворянских списках. Ходят слухи об удачных и неудачных самоубийствах в духе Бедной Лизы. Ядовитый мемуарист Вигель припоминает, что важные московские вельможи уж начали обходиться «почти как с равным с тридцатилетним отставным поручиком» .

В июле 1794 года жизнь Карамзина едва не оборвалась: по дороге в имение, в степной глуши, на него напали разбойники. Карамзин чудом спасся, получив две лёгкие раны.

В 1801 году – женился на Елизавете Протасовой, соседке по имению, которую знал с детства – на момент свадьбы они были знакомы почти 13 лет.

Реформатор русского литературного языка

Уже в начале 1790-х годов Карамзин серьёзно задумывается над настоящим и будущим русской литературы. Он пишет другу: «Я лишён удовольствия читать много на родном языке. Мы еще бедны писателями. У нас есть несколько поэтов, заслуживающих быть читанными». Конечно, русские писатели были и есть: Ломоносов, Сумароков, Фонвизин, Державин, но значительных имён не более десятка. Карамзин одним из первых понимает, что дело стало не за талантами – талантов в России не меньше, чем в любой другой стране. Просто русская литература никак не может отойти от давно устаревших традиций классицизма, заложенных в середине XVIII века единственным теоретиком М.В. Ломоносовым.

Реформа литературного языка, проведённая Ломоносовым, как и созданная им теория «трёх штилей», отвечала задачам переходного периода от древней к новой литературе. Полный отказ от употребления привычных церковнославянизмов в языке был тогда ещё преждевременным и нецелесообразным. Но эволюция языка, начавшаяся ещё при Екатерине II, активно продолжалась. «Три штиля», предложенные Ломоносовым, опирались не на живую разговорную речь, а на остроумную мысль писателя-теоретика. И эта теория часто ставила авторов в затруднительное положение: приходилось употреблять тяжёлые, устаревшие славянские выражения там, где в разговорном языке они давно уже были заменены другими, более мягкими и изящными. Читатель подчас не мог «продраться» сквозь нагромождения устаревших славянизмов, употребляемых в церковных книгах и записях, чтобы понять суть того или иного светского произведения.

Карамзин решил приблизить литературный язык к разговорному. Поэтому одной из главных его целей было дальнейшее освобождение литературы от церковнославянизмов. В предисловии ко второй книжке альманаха «Аониды» он писал: «Один гром слов только оглушает нас и никогда до сердца не доходит».

Вторая черта «нового слога» Карамзина состояла в упрощении синтаксических конструкций. Писатель отказался от пространных периодов. В «Пантеоне российских писателей» он решительно заявлял: «Проза Ломоносова вообще не может служить для нас образцом: длинные периоды его утомительны, расположение слов не всегда сообразно с течением мыслей».

В отличие от Ломоносова, Карамзин стремился писать короткими, легко обозримыми предложениями. Это и по сей день является образцом хорошего слога и примером для подражания в литературе.

Третья заслуга Карамзина заключалась в обогащении русского языка рядом удачных неологизмов, которые прочно вошли в основной словарный состав. К числу нововведений, предложенных Карамзиным, относятся такие широко известные в наше время слова, как «промышленность», «развитие», «утончённость», «сосредоточить», «трогательный», «занимательность», «человечность», «общественность», «общеполезный», «влияние» и ряд других.

Создавая неологизмы, Карамзин использовал главным образом метод калькирования французских слов: «интересный» от «interessant», «утончённый» от «raffine», «развитие» от «developpement», «трогательный» от «touchant».

Мы знаем, что ещё в петровскую эпоху в русском языке появилось множество иностранных слов, но они большей частью заменяли уже существовавшие в славянском языке слова и не являлись необходимостью. Кроме того, эти слова часто брались в необработанном виде, поэтому были очень тяжелы и неуклюжи («фортеция» вместо «крепость», «виктория» вместо «победа», и т.п.). Карамзин, напротив, старался придавать иностранным словам русское окончание, приспосабливая их к требованиям русской грамматики: «серьёзный», «моральный», «эстетический», «аудитория», «гармония», «энтузиазм» и т.д..

В своей реформаторской деятельности Карамзин делал установку на живую разговорную речь образованных людей. И это было залогом успеха его творчества - он пишет не учёные трактаты, а путевые заметки («Письма русского путешественника»), сентиментальные повести («Остров Борнгольм», «Бедная Лиза»), стихи, статьи, переводит с французского, английского и немецкого.

«Арзамас» и «Беседа»

Не удивительно, что большая часть молодых литераторов, современных Карамзину, приняла его преобразования «на ура» и охотно последовала за ним. Но, как и у всякого реформатора, у Карамзина были убеждённые противники и достойные оппоненты.

Во главе идейных противников Карамзина встал А.С. Шишков (1774- 1841) – адмирал, патриот, известный государственный деятель того времени. Старовер, поклонник языка Ломоносова, Шишков на первый взгляд был классицистом. Но эта точка зрения нуждается в существенных оговорках. В противовес европеизму Карамзина Шишков выдвинул идею народности литературы - важнейший признак далёкого от классицизма романтического мироощущения. Получается, что Шишков тоже примыкал к романтикам , но только не прогрессивного, а консервативного направления. Его взгляды могут быть признаны своеобразной предтечей позднейшего славянофильства и почвеничества.

В 1803 году Шишков выступил с «Рассуждением о старом и новом слоге российского языка». Он упрекал «карамзинистов» в том, что они поддались соблазну европейских революционных лжеучений и ратовал за возвращение литературы к устному народному творчеству, к народному просторечию, к православной церковнославянской книжности.

Шишков не был филологом. Проблемами литературы и русского языка он занимался, скорее, как любитель, поэтому нападки адмирала Шишкова на Карамзина и его сторонников-литераторов подчас выглядели не столько научно обоснованными, сколько бездоказательно-идеологическими. Языковая реформа Карамзина казалась Шишкову, воину и защитнику Отечества, непатриотичной и антирелигиозной: «Язык есть душа народа, зеркало нравов, верный показатель просвещения, неумолчный свидетель дел. Где нет в сердцах веры, там нет в языке благочестия. Где нет любви к отечеству, там язык не изъявляет чувств отечественных» .

Шишков упрекал Карамзина за неумеренное употребление варваризмов («эпоха», «гармония», «катастрофа»), ему претили неологизмы («переворот» как - перевод слова «revolution»), резали ухо искусственные слова: «будущность», «начитанность» и т.д.

И надо признать, что иногда критика его была меткой и точной.

Уклончивость и эстетическая жеманность речи «карамзинистов» очень скоро устарели и вышли из литературного употребления. Именно такое будущее предсказывал им Шишков, считая, что вместо выражения «когда путешествие сделалось потребностью души моей» можно сказать просто: «когда я полюбил путешествовать»; изысканную и напичканную перифразами речь «пестрые толпы сельских ореад сретаются с смуглыми ватагами пресмыкающихся фараонид» можно заменить всем понятным выражением «деревенским девкам навстречу идут цыганки» и т.д.

Шишков и его сторонники сделали первые шаги в изучении памятников древнерусской письменности, увлечённо штудировали «Слово о полку Игореве», занимались фольклором, выступали за сближение России со славянским миром и признавали необходимость сближения «словенского» слога с простонародным языком.

В споре с переводчиком Карамзиным Шишков выдвинул веский аргумент об «идиоматичности» каждого языка, о неповторимом своеобразии его фразеологических систем, делающих невозможным дословный перевод мысли или подлинного смыслового значения с одного языка на другой. Например, при дословном переводе на французский выражение «старый хрен» теряет переносный смысл и «означает токмо самую вещь, а в метафизическом смысле никакого круга знаменования не имеет».

В пику карамзинской Шишков предложил свою реформу русского языка. Недостающие в нашем обиходе понятия и чувства он предлагал обозначать новыми словами, образованными из корней не французского, а русского и старославянского языков. Вместо карамзинского «влияние» он предлагал «наитие», вместо «развитие» - «прозябение», вместо «актёр» - «лицедей», вместо «индивидуальность» - «яйность», «мокроступы» вместо «калоши» и «блуждалище» вместо «лабиринт». Большинство его нововведений в русском языке не прижилось.

Нельзя не признать горячей любви Шишкова к русскому языку; нельзя не признать и того, что увлечение всем иностранным, особенно французским, зашло в России слишком далеко. В конечном итоге это привело к тому, что язык простонародный, крестьянский стал сильно отличаться от языка культурных классов. Но нельзя отмахнуться и от того факта, что естественный процесс начавшейся эволюции языка невозможно было остановить. Невозможно было насильно вернуть в употребление уже устаревшие в то время выражения, которые предлагал Шишков: «зане», «убо», «иже», «яко» и другие.

Карамзин даже не отвечал на обвинения Шишкова и его сторонников, зная твёрдо, что ими руководили исключительно благочестивые и патриотические чувства. Впоследствии сам Карамзин и наиболее талантливые его сторонники (Вяземский, Пушкин, Батюшков) последовали весьма ценному указанию «шишковцев» на необходимость «возвращения к своим корням» и примерам собственной истории. Но тогда понять друг друга они так и не смогли.

Пафос и горячий патриотизм статей А.С. Шишкова вызвал сочувственное отношение у многих литераторов. И когда Шишков вместе с Г. Р. Державиным основали литературное общество «Беседа любителей российского слова» (1811) с уставом и своим журналом, к этому обществу сразу примкнули П. А. Катенин, И. А. Крылов, а позднее В. К. Кюхельбекер и А. С. Грибоедов. Один из активных участников «Беседы...» плодовитый драматург А. А. Шаховской в комедии «Новый Стерн» злобно высмеял Карамзина, а в комедии «Урок кокеткам, или Липецкие воды» в лице «балладника» Фиалкина создал пародийный образ В. А. Жуковского.

Это вызвало дружный отпор со стороны молодёжи, поддерживавшей литературный авторитет Карамзина. Д. В. Дашков, П. А. Вяземский, Д. Н. Блудов сочинили несколько остроумных памфлетов в адрес Шаховского и других членов «Беседы...». В «Видении в Арзамасском трактире» Блудов дал кружку юных защитников Карамзина и Жуковского название «Общество безвестных арзамасских литераторов» или попросту «Арзамас».

В организационной структуре этого общества, основанного осенью 1815 года, царил весёлый дух пародии на серьезную «Беседу...». В противоположность официальной напыщенности здесь господствовала простота, естественность, открытость, большое место отводилось шутке и игре.

Пародируя официальный ритуал «Беседы...», при вступлении в «Арзамас» каждый должен был прочитать «надгробную речь» своему «покойному» предшественнику из числа ныне здравствующих членов «Беседы...» или Российской Академии наук (графу Д. И. Хвостову, С. А. Ширинскому-Шихматову, самому А. С. Шишкову и др.). «Надгробные речи» были формой литературной борьбы: они пародировали высокие жанры, высмеивали стилистическую архаику поэтических произведений «беседчиков». На заседаниях общества оттачивались юмористические жанры русской поэзии, велась смелая и решительная борьба со всякого рода официозом, формировался тип независимого, свободного от давления всяких идеологических условностей русского литератора. И хотя П. А. Вяземский – один из организаторов и активных участников общества - в зрелые годы осуждал юношеское озорство и непримиримость своих единомышленников (в частности – обряды «отпевания» живых литературных противников), он справедливо назвал «Арзамас» школой «литературного товарищества» и взаимного творческого обучения. Общества «Арзамас» и «Беседа» вскоре превратились в центры литературной жизни и общественной борьбы первой четверти XIX века. В «Арзамас» входили такие известные люди, как Жуковский (псевдоним – Светлана), Вяземский (Асмодей), Пушкин (Сверчок), Батюшков (Ахилл) и др.

«Беседа» распалась после смерти Державина в 1816 году; «Арзамас», утратив основного оппонента, прекратил своё существование к 1818 году.

Таким образом, к середине 1790-х Карамзин стал признанным главой русского сентиментализма, открывавшего не просто новую страницу в русской литературе, а русскую художественную литературу вообще. Русские читатели, поглощавшие до этого лишь французские романы, да сочинения просветителей, с восторгом приняли «Письма русского путешественника» и «Бедную Лизу», а русские писатели и поэты (как «беседчики», так и «арзамасцы») поняли, что можно и должно писать на родном языке.

Карамзин и Александр I: симфония с властью?

В 1802 - 1803 годах Карамзин издавал журнал «Вестник Европы», в котором преобладали литература и политика. Во многом благодаря противостоянию с Шишковым, в критических статьях Карамзина появилась новая эстетическая программа становления русской литературы как национально-самобытной. Ключ самобытности русской культуры Карамзин, в отличие от Шишкова, видел не столько в приверженности обрядовой старине и религиозности, сколько в событиях русской истории. Наиболее яркой иллюстрацией его взглядов стала повесть «Марфа Посадница или покорение Новагорода».

В своих политических статьях 1802-1803 годов Карамзин, как правило, обращался с рекомендациями к правительству, главной из которых было просвещение нации во имя процветания самодержавного государства.

Эти идеи в целом были близки императору Александру I – внуку Екатерины Великой, которая в своё время тоже мечтала о «просвещённой монархии» и полной симфонии между властью и европейски образованным обществом. Откликом Карамзина на переворот 11 марта 1801 года и восшествие на престол Александра I стало «Историческое похвальное слово Екатерине Второй» (1802), где Карамзин выразил свои взгляды о существе монархии в России, а также обязанностях монарха и его подданных. «Похвальное слово» было одобрено государем, как собрание примеров для молодого монарха и благосклонно принято им. Александра I, очевидно, заинтересовали исторические изыскания Карамзина, и император справедливо решил, что великой стране просто необходимо вспомнить своё не менее великое прошлое. А если не вспомнить, так хотя бы создать заново…

В 1803 году через посредство царского воспитателя М. Н. Муравьёва – поэта, историка, педагога, одного из образованнейших людей того времени – Н.М. Карамзин получил официальное звание придворного историографа с пенсией в 2000 руб. (Пенсия в 2000 рублей в год назначалась тогда чиновникам, имеющим по Табели о рангах чины не ниже генеральских). Позднее И. В. Киреевский, ссылаясь на самого Карамзина, писал о Муравьёве: «Кто знает, может быть, без его благомысленного и теплого содействия Карамзин не имел бы средств совершить своего великого дела».

В 1804 году Карамзин практически отходит от литературной и издательской деятельности и приступает к созданию «Истории государства Российского», над которой работал до конца своих дней. Своим влиянием М.Н. Муравьёв сделал доступными для историка многие из ранее неизвестных и даже «секретных» материалов, открыл для него библиотеки и архивы. О таких благоприятных условиях для работы современные историки могут только мечтать. Поэтому, на наш взгляд, говорить об «Истории государства Российского», как о «научном подвиге» Н.М. Карамзина, не совсем справедливо. Придворный историограф находился на службе, добросовестно выполнял работу, за которую ему платили деньги. Соответственно, он должен был написать такую историю, которая была в данный момент необходима заказчику, а именно – государю Александру I, проявлявшему на первом этапе царствования симпатии к европейскому либерализму.

Однако под влиянием занятий российской историей уже к 1810 году Карамзин стал последовательным консерватором. В этот период окончательно сложилась система его политических воззрений. Заявления Карамзина о том, что он «республиканец в душе» могут быть адекватно истолкованы только в том случае, если учесть, что речь идёт о «Платоновой республике мудрецов», идеальном общественном устройстве, основанном на государственной добродетели, строгой регламентации и отказе от личной свободы. В начале 1810 года Карамзин через своего родственника графа Ф. В. Ростопчина познакомился в Москве с лидером «консервативной партии» при дворе - великой княгиней Екатериной Павловной (сестрой Александра I) и начал постоянно посещать её резиденцию в Твери. Салон великой княгини представлял центр консервативной оппозиции либерально-западническому курсу, олицетворяемому фигурой М. М. Сперанского. В этом салоне Карамзин читал отрывки из своей «Истории...», тогда же познакомился с вдовствующей императрицей Марией Фёдоровной, которая стала одной из его покровительниц.

В 1811 году по просьбе великой княгини Екатерины Павловны Карамзин написал записку «О древней и новой России в её политическом и гражданском отношениях», в которой изложил свои представления об идеальном устройстве Российского государства и подверг резкой критике политику Александра I и его ближайших предшественников: Павла I, Екатерины II и Петра I. В XIX веке записка ни разу не была опубликована полностью и расходилась только в рукописных списках. В советское время мысли, изложенные Карамзиным в его послании, воспринимались как реакция крайне консервативного дворянства на реформы М. М. Сперанского. Сам автор был заклеймён «реакционером», противником освобождения крестьянства и других либеральных шагов правительства Александра I.

Однако при первой полной публикации записки в 1988 году Ю. М. Лотман вскрыл её более глубокое содержание. В этом документе Карамзин выступил с обоснованной критикой неподготовленных реформ бюрократического характера, проводимых сверху. Восхваляя Александра I, автор записки в то же самое время обрушивается на его советников, имея в виду, конечно, Сперанского, стоявшего за конституционные преобразования. Карамзин берёт на себя смелость обстоятельно, со ссылками на исторические примеры, доказывать царю, что к отмене крепостного права и ограничению самодержавной монархии конституцией (по примеру европейских держав) Россия не готова ни исторически, ни политически. Некоторые из его доводов (например, о бесполезности освобождения крестьян без земли, невозможности в России конституционной демократии) и сегодня выглядят вполне убедительными и исторически верными.

Наряду с обзором российской истории и критикой политического курса императора Александра I в записке содержалась цельная, оригинальная и весьма сложная по своему теоретическому содержанию концепция самодержавия как особого, самобытно-русского типа власти, тесно связанного с православием.

При этом Карамзин отказывался отождествлять «истинное самодержавие» с деспотизмом, тиранией или произволом. Он считал, что подобные отклонения от норм обусловлены волей случая (Иван IV Грозный, Павел I) и быстро ликвидировались инерцией традиции «мудрого» и «добродетельного» монархического правления. В случаях резкого ослабления и даже полного отсутствия верховной государственной и церковной власти (например, во время Смуты), эта мощная традиция приводила в течение короткого исторического срока к восстановлению самодержавия. Самодержавие явилось «палладиумом России», главной причиной её могущества и процветания. Поэтому основные принципы монархического правления в России, по мнению Карамзина, должны были сохраняться и впредь. Их следовало дополнить лишь должной политикой в области законодательства и просвещения, которая вела бы не к подрыву самодержавия, а к его максимальному усилению. При таком понимании самодержавия всякая попытка его ограничения являлась бы преступлением перед русской историей и русской народом.

Первоначально записка Карамзина вызвала лишь раздражение молодого императора, не любившего критики своих действий. В этой записке историограф проявил себя plus royaliste que le roi (большим роялистом, чем сам король). Однако впоследствии блестящий «гимн российскому самодержавию» в изложении Карамзина, несомненно, возымел своё действие. После войны 1812 года победитель Наполеона Александр I свернул многие свои либеральные прожекты: реформы Сперанского не были доведены до конца, конституция и сама мысль об ограничении самодержавия остались лишь в умах будущих декабристов. А уже в 1830-е годы концепция Карамзина фактически легла в основу идеологии Российской империи, обозначенной «теорией официальной народности» графа С. Уварова (Православие-Самодержавие-Народность).

До издания первых 8 томов «Истории…» Карамзин жил в Москве, откуда выезжал только в Тверь к великой княгине Екатерине Павловне и в Нижний Новгород, на время занятия Москвы французами. Лето он обыкновенно проводил в Остафьеве, имении князя Андрея Ивановича Вяземского, на внебрачной дочери которого, Екатерине Андреевне, Карамзин женился в 1804 году. (Первая жена Карамзина, Елизавета Ивановна Протасова, умерла в 1802 г.).

В последние 10 лет жизни, которые Карамзин провёл в Петербурге, он очень сблизился с царской семьёй. Хотя император Александр I со времени подачи «Записки» относился к Карамзину сдержанно, Карамзин часто проводил лето в Царском Селе. По желанию императриц (Марии Фёдоровны и Елизаветы Алексеевны), он не раз вёл с императором Александром откровенные политические беседы, в которых выступал как выразитель мнения противников резких либеральных преобразований. В 1819 -1825 годах Карамзин с жаром восставал против намерений государя относительно Польши (подал записку «Мнение русского гражданина»), осуждал повышение государственных налогов в мирное время, говорил о нелепой губернской системе финансов, критиковал систему военных поселений, деятельность министерства просвещения, указывал на странный выбор государем некоторых важнейших сановников (например, Аракчеева), говорил о необходимости сокращения внутренних войск, о мнимом исправлении дорог, столь тягостном для народа и постоянно указывал на необходимость иметь твёрдые законы, гражданские и государственные.

Конечно, имея за плечами таких заступниц, как обе императрицы и великая княгиня Екатерина Павловна, можно было и покритиковать, и поспорить, и проявить гражданское мужество, и попытаться наставить монарха «на путь истинный». Только недаром императора Александра I и современники, и последующие историки его царствования называли «загадочным сфинксом». На словах государь соглашался с критическими замечаниями Карамзина относительно военных поселений, признавал необходимость «дать коренные законы России», а также пересмотреть некоторые аспекты внутренней политики, но так уж повелось в нашей стране, что на деле - все мудрые советы государственных людей остаются «бесплодны для любезного Отечества»…

Карамзин как историк

Карамзин есть первый наш историк и последний летописец.
Своею критикой он принадлежит истории,
простодушием и апофегмами - хронике.

А.С. Пушкин

Даже с точки зрения современной Карамзину исторической науки, назвать 12 томов его «Истории государства Российского», собственно, научным трудом никто не решился. Уже тогда всем было понятно, что почётное звание придворного историографа не может сделать литератора историком, дать ему соответствующие знания и надлежащую подготовку.

Но, с другой стороны, Карамзин изначально не ставил себе задачи брать на себя роль исследователя. Новоиспечённый историограф не собирался писать научный трактат и присваивать себе лавры прославленных предшественников – Шлёцера, Миллера, Татищева, Щербатова, Болтина и т.д.

Предварительная критическая работа над источниками для Карамзина - только «тяжкая дань, приносимая достоверности». Он был, прежде всего, писателем, а потому хотел приложить свой литературный талант к уже готовому материалу: «выбрать, одушевить, раскрасить» и сделать, таким образом, из русской истории «нечто привлекательное, сильное, достойное внимания не только русских, но и иностранцев». И эту задачу он выполнил блестяще.

Сегодня невозможно не согласиться с тем, что в начале XIX века источниковедение, палеография и другие вспомогательные исторические дисциплины находились в самом зачаточном состоянии. Поэтому требовать от литератора Карамзина профессиональной критики, а также чёткого следования той или иной методике работы с историческими источниками – просто смешно.

Нередко можно услышать мнение, что Карамзин просто красиво переписал написанную давно устаревшим, трудным для чтения слогом «Историю Российскую с древнейших времён» князя М.М.Щербатова, внёс с неё кое-какие свои мысли и тем самым создал книгу для любителей увлекательного чтения в семейном кругу. Это не так.

Естественно, что при написании своей «Истории…» Карамзин активно использовал опыт и труды своих предшественников – Шлёцера и Щербатова. Щербатов помог Карамзину ориентироваться в источниках русской истории, существенно повлияв и на выбор материала, и на его расположение в тексте. Случайно или нет, но «История государства Российского» доведена Карамзиным именно до того места, что и «История» Щербатова. Однако, помимо следования уже отработанной его предшественниками схеме, Карамзин приводит в своём сочинении массу ссылок на обширнейшую иностранную историографию, почти незнакомую российскому читателю. Работая над своей «Историей…», он впервые ввёл в научный оборот массу неизвестных и ранее неизученных источников. Это византийские и ливонские хроники, сведения иностранцев о населении древней Руси, а также большое количество русских летописей, которых ещё не касалась рука историка. Для сравнения: М.М. Щербатов использовал при написании своего труда только 21 русскую летопись, Карамзин активно цитирует более 40. Помимо летописей Карамзин привлёк к исследованию памятники древнерусского права и древнерусской художественной литературы. Специальная глава «Истории…» посвящена «Русской правде», а ряд страниц – только что открытому «Слову о полку Игореве».

Благодаря усердной помощи директоров Московского архива министерства (коллегии) иностранных дел Н. Н. Бантыш-Каменского и А. Ф. Малиновского, Карамзин смог воспользоваться теми документами и материалами, которые не были доступны его предшественникам. Много ценных рукописей дало Синодальное хранилище, библиотеки монастырей (Троицкой лавры, Волоколамского монастыря и другие), а также частные собрания рукописей Мусина-Пушкина и Н.П. Румянцева. Особенно много документов Карамзин получил от канцлера Румянцева, собиравшего исторические материалы в России и за границей через своих многочисленных агентов, а также от А. И. Тургенева, составившего коллекцию документов папского архива.

Многие из источников, использованных Карамзиным, погибли во время московского пожара 1812 года и сохранились только в его «Истории…» и обширных «Примечаниях» к её тексту. Таким образом, труд Карамзина в какой-то мере и сам обрёл статус исторического источника, на который имеют полное право ссылаться историки-профессионалы.

Среди основных недостатков «Истории государства Российского» традиционно отмечается своеобразный взгляд её автора на задачи историка. По мнению Карамзина, «знание» и «учёность» в историке «не заменяют таланта изображать действия». Перед художественной задачей истории отступает на второй план даже моральная, какую поставил себе покровитель Карамзина, М.Н. Муравьёв. Характеристики исторических персонажей даны Карамзиным исключительно в литературно-романтическом ключе, характерном для созданного им направления русского сентиментализма. Первые русские князья у Карамзина отличаются «пылкой романтической страстью» к завоеваниям, их дружина – благородством и верноподданническим духом, «чернь» иногда проявляет недовольство, поднимая мятежи, но в конечном итоге соглашается с мудростью благородных правителей и т.д., и т.п.

Между тем, предшествовавшее поколение историков под влиянием Шлёцера давно выработало идею критической истории, и среди современников Карамзина требования критики исторических источников, несмотря на отсутствие чёткой методологии, были общепризнанными. А следующее поколение уже выступило с требованием философской истории – с выявлением законов развития государства и общества, распознанием основных движущих сил и законов исторического процесса. Поэтому излишне «литературное» творение Карамзина сразу же было подвергнуто вполне обоснованной критике.

По представлению, прочно укоренившемуся в русской и зарубежной историографии XVII - XVIII веков, развитие исторического процесса находится в зависимости от развития монархической власти. Карамзин не отходит от этого представления ни на йоту: монархическая власть возвеличила Россию в киевский период; раздел власти между князьями был политической ошибкой, которая была исправлена государственной мудростью московских князей - собирателей Руси. Вместе с тем, именно князьями исправлены были и её последствия - раздробление Руси и татарское иго.

Но прежде, чем упрекать Карамзина в том, что он ничего нового не внёс в развитие отечественной историографии, следует вспомнить, что автор «Истории государства Российского» вовсе не ставил перед собой задач философского осмысления исторического процесса или слепого подражания идеям западноевропейских романтиков (Ф. Гизо, Ф.Минье, Ж. Мешле), уже тогда заговоривших о «классовой борьбе» и «духе народа» как основной движущей силе истории. Исторической критикой Карамзин не интересовался вовсе, а «философское» направление в истории сознательно отрицал. Выводы исследователя из исторического материала, как и его субъективные измышления, кажутся Карамзину «метафизикой», которая не годится «для изображения действия и характера».

Таким образом, со своими своеобразными взглядами на задачи историка Карамзин, по большому счёту, остался вне господствующих течений русской и европейской историографии XIX и XX веков. Безусловно, он участвовал в её последовательном развитии, но лишь в виде объекта для постоянной критики и ярчайшего примера того, как историю писать не нужно.

Реакция современников

Современники Карамзина – читатели и поклонники – с восторгом приняли его новое «историческое» сочинение. Первые восемь томов «Истории государства Российского» были напечатаны в 1816-1817 годах и поступили в продажу в феврале 1818 года. Огромный для того времени трехтысячный тираж разошёлся за 25 дней. (И это несмотря на солидную цену – 50 рублей). Тут же потребовалось второе издание, которое было осуществлено в 1818-1819 годах И. В. Слёниным. В 1821 году был издан новый, девятый том, а в 1824 году следующие два. Автор не успел закончить двенадцатый том своего труда, который увидел свет в 1829 году, спустя почти три года после его смерти.

«Историей…» восхищались литературные друзья Карамзина и обширная публика читателей-неспециалистов, которые вдруг обнаружили, подобно графу Толстому-Американцу, что у их Отечества есть история. По словам А.С.Пушкина, «все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную. Она была для них новым открытием. Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка- Колумбом».

Либеральные интеллигентные кружки 1820-х годов находили «Историю…» Карамзина отсталой по общим взглядам и излишне тенденциозной:

Специалисты-исследователи, как уже было сказано, отнеслись к сочинению Карамзина именно как к сочинению, подчас даже принижая его историческое значение. Многим казалось чересчур рискованным само предприятие Карамзина – взяться писать столь обширный труд при тогдашнем состоянии российской исторической науки.

Уже при жизни Карамзина появились критические разборы его «Истории…», а вскоре после смерти автора сделаны были попытки определить общее значение этого труда в историографии. Лелевель указывал на невольное искажение истины, вследствие патриотических, религиозных и политических увлечений Карамзина. Арцыбашев показал, в какой мере вредят написанию «истории» литературные приёмы историка-непрофессионала. Погодин подвел итог всем недостаткам «Истории», а Н.А. Полевой усмотрел общую причину этих недостатков в том, что «Карамзин есть писатель не нашего времени». Все его точки зрения, как в литературе, так и в философии, политике и истории, устарели с появлением в России новых влияний европейского романтизма. В противопоставление Карамзину, Полевой вскоре написал свою шеститомную «Историю русского народа», где полностью отдался во власть идей Гизо и прочих западноевропейских романтиков. Современники оценили этот труд как «недостойную пародию» на Карамзина, подвергнув автора довольно злобным, и не всегда заслуженным нападкам.

В 1830-х годах «История…» Карамзина становится знаменем официально «русского» направления. При содействии того же Погодина производится её научная реабилитация, вполне соответствующая духу «теории официальной народности» Уварова.

Во второй половине XIX века на основе «Истории…» была написана масса научно-популярных статей и других текстов, положенных в основу известных учебных и учебно-методических пособий. По мотивам исторических сюжетов Карамзина создано множество произведений для детей и юношества, целью которых долгие годы являлось воспитание патриотизма, верности гражданскому долгу, ответственности молодого поколения за судьбу своей Родины. Эта книга, на наш взгляд, сыграла решающую роль в формировании взглядов не одного поколения русских людей, оказав значительное влияние на основы патриотического воспитания молодёжи в конце XIX – начале XX веков.

14 декабря. Финал Карамзина.

Кончина императора Александра I и декабрьские события 1925 года глубоко потрясли Н.М. Карамзина и отрицательно сказались на его здоровье.

14 декабря 1825 года, получив известие о восстании, историк идёт на улицу: «Видел ужасные лица, слышал ужасные слова, камней пять-шесть упало к моим ногам».

Карамзин, конечно, расценивал выступление дворянства против своего государя как мятеж и тяжкое преступление. Но среди мятежников было столько знакомых: братья Муравьёвы, Николай Тургенев, Бестужев, Рылеев, Кюхельбекер (он переводил «Историю» Карамзина на немецкий).

Через несколько дней Карамзин скажет о декабристах: «Заблуждения и преступления этих молодых людей суть заблуждения и преступления нашего века».

14 декабря, во время своих перемещений по Петербургу, Карамзин сильно простудился и заболел воспалением лёгких. В глазах современников он был еще одной жертвой этого дня: рухнуло его представление о мире, утеряна вера в будущее, а на престол взошёл новый царь, очень далёкий от идеального образа просвещённого монарха. Полубольной, Карамзин ежедневно бывал во дворце, где беседовал с императрицей Марией Фёдоровной, от воспоминаний о покойном государе Александре переходя к рассуждениям о задачах будущего царствования.

Писать Карамзин больше не мог. XII том «Истории…» замер на междуцарствии 1611 - 1612 года. Последние слова последнего тома - о маленькой российской крепости: «Орешек не сдавался». Последнее, что реально успел сделать Карамзин весной 1826 года - вместе с Жуковским уговорил Николая I вернуть из ссылки Пушкина. Спустя несколько лет, император пытался передать поэту эстафету первого историографа России, но «солнце русской поэзии» в роль государственного идеолога и теоретика как-то не вписалось...

Весной 1826 года Н.М. Карамзин, по совету докторов, решил отправиться на лечение в Южную Францию или Италию. Николай I согласился спонсировать его поездку и любезно предоставил в распоряжение историографа фрегат императорского флота. Но Карамзин был уже слишком слаб для путешествия. Он скончался 22 мая (3 июня)1826 года в Санкт-Петербурге. Похоронен на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры.